Зои Аарсен - Легкий как перышко [litres]

Внимание Мокси привлекло шуршание листьев в дальнем углу двора, и она поспешила туда так быстро, как только позволяли ее больные лапы, чтобы все изучить. Я мгновение поколебалась, а потом пересекла террасу и села на ступеньки рядом с Треем. В небе виднелся улыбающийся месяц. Облака медленно проплывали мимо, словно караваны кочевников. Я понимала, что сказать нечего, но мозг перебирал разные варианты приветствий, каждый из которых казался неподходящим. Даже простая фраза «Ты в порядке?» казалась неправильной. Конечно же не в порядке, это было очевидно. Я не осмеливалась смотреть на Трея даже краем глаза, потому что знала: если увижу его лицо хоть мельком, не смогу не пялиться на его опухший глаз. Миша сказала, что Трей не мог и слова произнести в больнице вечером в пятницу. Вполне возможно, он все еще был не в силах разговаривать.

Через пару минут молчания я, не говоря ни слова, взяла его за руку. Вот так молча мы и сидели на прохладном ночном воздухе, сцепив и опустив руки на деревянную ступеньку между нами. Я чувствовала, как неистово бьется в груди сердце, и мучительно пыталась придумать, что бы такого сказать, чтобы утешить его после всего пережитого. Интересно, чувствовал ли он ответственность за аварию: в газете говорилось, что это он случайно выехал на встречку. Сердце ныло от желания сказать, что это не его вина. Он никак не мог предотвратить случившееся – но объяснить, почему я так считаю, тоже не могла. Если бы я не вела себя, как эгоистичная девчонка, и не сбежала в пятницу на игру – возможно, ему бы не пришлось переживать всю эту боль.

В горле стоял ком. Увидев Трея вот таким, полным боли, мне ужасно захотелось получить шанс все исправить. Когда я наконец открыла рот, то дрожащим голосом произнесла:

– Трей, мне жаль.

Он долго молчал, прежде чем ответить.

– Мне жаль, что ты не смогла пойти на танцы. – Из всего, что он мог сказать в тот момент, – последнее, чего я ожидала, так это извинений из-за отмены танцев. Бал и все мои романтические ожидания в связи с ним остались частью другой жизни, которую я едва помнила.

– Меня не волнуют танцы, – честно сказал я.

Столько всего более важного, чем медленный танец с едва знакомым парнем, появилось на горизонте. Например, необходимость понять, на самом ли деле Вайолет убила Оливию каким-то странным мистическим способом.

– Прямо сейчас меня волнуешь ты.

– Ну да, но раньше-то они тебя волновали . До вечера пятницы волновали, – медленно сказал Трей, произнося это как утверждение, а не обвинение.

Я чувствовала необходимость сознаться. Словно у меня не было другого выбора, как признаться ему, чем мы занимались на вечеринке Оливии, как мы вызвали все те события, как мы с Мишей пытались их понять и как они сводили Кэндис с ума. Теперь он стал частью происходящего, и я не могла не задуматься, видела ли Вайолет Трея, предсказывая смерти Оливии. Но я не была уверена в ментальном состоянии Трея. Готов ли он слушать про всю эту паранормальную чушь вскоре после пережитого им кошмара?

– Теперь ничто, случившееся до пятницы, не имеет значения, – наконец ответила я, решив не рассказывать пока про Вайолет и игру.

Трей повернулся ко мне. Почувствовав его взгляд, я решилась повернуться и рассмотреть его. Правый глаз так опух, что почти не открывался, а кожу вокруг покрывали яркие фиолетовые синяки. В похоронном доме Гундарссона я не заметила, что у него еще и были черные швы в форме буквы X вдоль правой скулы, а нижняя губа распухла. Глаза были голубыми, поразительного цвета аквамарина, отметила я, вспомнив, как не обратила на это внимания в нашу последнюю встречу.

– Это неправда. Многое, случившееся до пятницы, имеет значение.

Я была так поражена серьезностью его травм, полученных им в аварии, что не могла вымолвить ни слова. Просто чудо, что он вообще не погиб на месте. Трей не мог знать, предлагая подвезти Оливию, что ждало его на шоссе, – но я-то знала. Я сжала его руку, вспомнив, как он коснулся моих волос на прошлых выходных.

– Ты прав, – согласилась я. Поддавшись порыву, я наклонилась и нежно поцеловала его в щеку.

– Мне жаль, – прошептала я, – что тебя втянули во все это.

Его губы на мгновение удивленно раскрылись, но я уже встала, высвободив руку.

– Мокси, девочка, пойдем, – позвала я, и собака глянула на меня с другого конца двора, а потом поковыляла к террасе. Стоя и неловко ожидая свою собаку, я гадала, помешала ли я сейчас Трею меня поцеловать. Испортила ли свой первый поцелуй с парнем, который мне действительно нравился? Но не Трею полагалось поцеловать меня в одиннадцатом классе. Это должен был быть Генри на Осеннем балу. Генри, о котором я грезила.