Ребекка Роанхорс - Вампиры не стареют - сказки со свежим привкусом [сборник litres]

– А есть, ну, типа, охотники на нас?

– Конечно, но у тебя больше шансов быть ударенной молнией.

– А это нас убивает?

– Гарантированно.

Сети очаровала вышибалу и проскользнула за столик, так что мы уселись на высокие стулья, попивая дымящиеся коктейли из маленьких хрустальных бокалов на ножках.

– А солнце?

– Смертельно.

– Почему?

– Оно разрушает магию или убивает демона в нашей крови, полагаю. Ты не вспыхнешь пламенем, но все твои физические изъяны и раны вернутся стократ, так как ты умерла, и ты постареешь. Солнце разрушит заклинание, и ты станешь мертвой, как должна была.

– Прямой солнечный свет? Или любой?

– Прямой, иначе полная луна нас бы тоже поджаривала.

– Ты когда-нибудь видишь рассвет?

– В кинотеатре.

– Надо нарисовать его, пока я еще могу.

Сети медленно расплылась в улыбке:

– Так ты решилась?

В этот момент мне захотелось сбежать.

Когда мы вернулись в квартиру над галереей, там, помимо Измаила, был маленький мальчик. Одиннадцати или двенадцати лет, светлокожий, с медными волосами, с щечками, что называется, как у херувима, и одетый, как взрослый, в узкие джинсы, отполированные лоферы, голубую рубашку на пуговицах с закатанными до локтей рукавами и яркий галстук цвета морской волны с крошечными желтыми цветочками.

– Это Генри, – представил его Измаил. Щеки его были окрашены в ярко-розовый цвет, так что он либо ликовал, либо гневался, либо же в нем было ну очень много крови.

Мальчик кивнул мне, как в костюмированном фильме, подняв свои огромные светло-карие глаза. Потом он улыбнулся, и клыки, выглядевшие крошечными во рту Измаила, показались просто огромными над аккуратными губками этого мальчика.

– Приветствую вас, мисс.

– Ребенок-вампир! – не смогла я сдержать невоспитанный вскрик.

Сети фыркнула. Измаил коснулся моей щеки одной рукой, а костяшками пальцев другой провел по слегка вьющимся волосам Генри.

– Это знак, дорогая: Генри самый старший из моих живых исчадий. Он приехал ко мне как раз вовремя, чтобы поговорить с тобой.

– Это называется, девочки-подростки – самый большой твой успех, – произнесла я, рассмеявшись. Я была ошарашена и одновременно взволнована. Здесь был такой маленький ребенок, который мог в два счета разорвать мне горло.

– Люди, которых вырастили как девочек, – вот как я говорила, если быть точнее, – поправила меня Сети, улыбаясь. – Разве не так, Генри?

Маленький мальчик вздохнул, словно старик, и пошел к серванту, чтобы налить себе стакан виски.

Измаил сказал:

– Я жил как священник во Франции в пятнадцатом веке – в те дни Церковь была самым безопасным местом для монстров, находящихся при ней, – и служил семье мелкопоместного лорда. Генри, пятый ребенок моего лорда, пришел ко мне, чтобы исповедоваться и покаяться – он злился на Бога и до ужаса боялся, что у него вырастет грудь и округлятся бедра и живот, как у его сестер. Он знал, что должен был стать мужчиной, именно об этом он мечтал, снова и снова, хотя это было грехом. Я сказал: «Я не могу сделать твое тело мужским, но я могу сделать тебя таким же сильным и предотвратить твое превращение в женщину.

– Я решил, что это чудо, а отец Самюэль – ангел, – произнес Генри со значительной долей иронии в голосе.

Я присела на кушетку. Генри протянул мне свой стакан с виски, разрешая сделать глоток. Я в изумлении смотрела на него, а потом задала миллион вопросов о том, каково это – жить в теле ребенка на протяжении почти пятисот лет. Он ответил на некоторые из них.

Несколько часов спустя я позволила Измаилу дать мне шестое зернышко.

На биологии я всматривалась в Сид, чувствуя себя невероятно старой. Я извинилась перед ней, но она проигнорировала меня.

– Загладь свою вину, – сказала она, и я дала ей обещание.

Но я смотрела на нее, спрашивая себя, что она скажет и долго ли будет скучать по мне. Это будет так же, как если бы я умерла? Что все они скажут?

Мама говорила мне: то, что люди говорят о тебе после смерти, – твое единственное наследие. Тогда я не хотела этого слышать. Сейчас я хотела слышать это больше всего на свете.

В седьмую ночь – последнюю ночь – я пошла на кладбище. Проскользнуть туда в темноте было просто, как и всегда.

Измаил откуда-то узнал, паршивец, и уже дожидался меня там. Он стоял, прислонившись к маленькому гранитному обелиску в нескольких могилах от маминой. Ветер колыхал полы его пальто и кудри у него на виске.