Сильвия Морено-Гарсия - Мексиканская готика [litres]

– Кто вы в любом случае? – спросила она, пытаясь отвлечься от мыслей об ущельях и возможности врезаться в невидимые в тумане деревья.

– Фрэнсис, – коротко ответил он.

– Ну да. Вы младший кузен Вирджиля? Еще одна черная овца, о которой мне должны рассказать?

Ноэми говорила тем легкомысленным тоном, который ей самой так нравился и который она использовала на вечеринках. Она была уверена: подобный тон помогает найти общий язык с людьми, и парень ответил, как она и ожидала, с легкой улыбкой:

– Вирджиль – мой двоюродный дядя. Он чуть старше меня.

– Никогда не понимала этого. Двоюродный, троюродный, четвероюродный. Кто такое запоминает? Если кузены и так далее приходят на мои вечеринки, я просто считаю, что мы родственники, и на этом все, не стоит вытаскивать генеалогическое древо.

– Это точно все упрощает, – сказал он; в этот раз улыбка была шире.

– Вы хороший кузен? В детстве я ненавидела своих кузенов. Они всегда окунали меня лицом в торт на празднике, и мне не хотелось проделывать всю эту mordida [5].

– Mordida?

– Да. Полагается откусить от торта прежде, чем его разрежут, но кто-то всегда толкает тебя в него головой. Думаю, вам не пришлось терпеть такое в Доме-на-Горе.

– В Доме-на-Горе не так уж часто бывают вечеринки.

Они продолжали подниматься.

– Название, должно быть, содержит буквальное описание вашего дома, – предположила Ноэми. – Эта дорога бесконечная?

Колеса машины скрипнули, проехав по упавшей ветке. И еще раз.

– Да.

– Никогда не бывала в доме с названием. В наши дни названий не дают.

– Мы старомодны, – пробормотал Фрэнсис.

Она скептически взглянула на молодого человека. Ее мама сказала бы, что ему нужны железо в рационе и хороший кусок мяса. Судя по тонким пальцам, он питался росой и медом, а говорил почти что шепотом. Вирджиль был физически мощнее своего… мм… племянника. И старше, как отметил сам Фрэнсис. Мужу Каталины было тридцать с чем-то, Ноэми забыла его точный возраст.

Они задели камень на дороге, и Ноэми раздраженно ойкнула.

– Простите, – сказал Фрэнсис.

– Я не виню вас. У вас всегда так? – спросила девушка. – Словно едешь в миске с молоком. Туман…

– Мы привыкли, – усмехнулся парень. Ну по крайней мере, он немного расслабился.

Внезапно они выехали на открытое место, и из тумана выпрыгнул дом. Он был странным. Похож на викторианский особняк и тюрьму одновременно. Разбитая кровля, узкие эркеры и грязные окна. Ноэми никогда не видела ничего подобного. У них в Мехико совсем другие дома. На ум пришло сравнение: горгулья, огромная горгулья, нависающая над дорогой, стерегущая… кого?

Вблизи все было еще хуже. В некоторых ставнях не хватало досок, доски стонали под их шагами, когда они направились к двери, на которой висел серебряный молоточек в форме кулака.

«Нет, не горгулья, – сказала себе Ноэми. – Брошенная раковина улитки, пожалуй, так». Мысль об улитках вернула ее в детство. Играя во дворе, она отодвигала горшки с цветами и наблюдала, как разбегаются мокрицы, пытаясь снова спрятаться. Несмотря на упреки мамы, она скармливала кубики сахара муравьям. У них жил добрый полосатый кот; он обычно спал под бугенвиллеей и позволял детям гладить его. Она сильно сомневалась, что в этом доме есть кот или весело чирикающие в клетках канарейки, которых она могла бы покормить с утра.

Фрэнсис достал ключ и открыл тяжелую дверь. Ноэми зашла в вестибюль, из которого открывался вид на огромную лестницу из красного дерева и дуба. На уровне второго пролета находилось круглое окно с витражом. Отсветы красного, синего и желтого ложились на поблекший зеленый ковер и на двух резных нимф: одна у основания лестницы, а вторая – у окна. У входа на стене когда-то висела картина или зеркало – овальный контур все еще был виден на обоях, как отпечаток на месте преступления. Над их головами торчала девятирожковая люстра, хрусталь затуманился от старости.

По лестнице спускалась женщина. Ее левая рука скользила вниз по перилам. Она не была старой, хотя в волосах виднелось серебро. Строгое серое платье и твердость в глазах добавляли ей лет.

– Мама, это Ноэми Табоада, – сказал Фрэнсис, поднимаясь с чемоданами по лестнице.

Девушка, улыбнувшись, протянула руку женщине, но та взглянула на ее руку так, словно от нее несло протухшей рыбой. Вместо того чтобы обменяться рукопожатием, мать Фрэнсиса развернулась и направилась вверх по ступенькам.

– Приятно познакомиться, – бросила она из-за спины. – Меня зовут Флоренс, я племянница мистера Дойла.