Вики Филдс - Дом пустых сновидений [litres]

– Это ты закрываешься, – возразила она. – Мы совсем недавно вместе, но ты знаешь обо мне практически все. Кто я, где я живу, кто мои родители, мои любимые книги и фильмы…

– Ты тоже знаешь.

– Какие сны тебе снятся? – невпопад спросила она. Аспен ошалело открыл рот, потому что ее порывистый вопрос требовал быстрого и точного ответа. Но он ответил лишь спустя пару секунд:

– Никакие. Обычные.

– А помнишь, на прошлой неделе, когда я только переехала, ты остался здесь, чтобы мне не было страшно? – Аспен не дал утвердительного ответа, но по его помрачневшему взгляду было и так все понятно. – Я очень плохо сплю. Но и ты тоже. И во сне… ты вел себя очень странно. Ты был похож на мертвеца. Едва дышал. Что это значит?

– Я…

– И еще ты пьешь таблетки, я видела!

Аспен со вздохом отстранился от Киры и опустился на табурет. Откуда взялась эта защитная реакция? Он попытался вспомнить, как они пришли к конфликту, но не мог из-за настойчивого взгляда Киры, стоящей над душой со скрещенными руками. Она перешла из стадии защиты в стадию нападения и теперь почувствовала себя увереннее. Аспен подумал: Кира права. Он знает о ней все, а она о нем абсолютно ничего. Знает ли она, что он провел четыре года в психушке? Нет. Она знает, что он окончил школу дистанционно? Нет. Знает ли она, что от него отказалась мать, едва он заикнулся о видениях? Нет, нет, нет и еще раз нет. Кира ничего не знает.

Аспен поднялся и проследовал в прихожую. Кира замешкалась лишь на секунду, а затем бросилась за ним следом.

– Аспен… Ты уходишь? Ну прости, я не думала, что ты расстроишься… Зря я надавила!

– Нет, я не ухожу. – Он достал из внутреннего кармана куртки пузырек с таблетками и вернулся. Молча протянул Кире баночку, и она, нахмурившись и виновато прикусив губу, взяла ее и вернулась на кухню к окну.

– Доктор Андерсон, – сказала она вслух и обернулась на Аспена, возникшего на пороге. – Таблетки от бессонницы.

– Я плохо сплю, – объяснил он, чувствуя себя голым и уродливым. Я плохо сплю, потому что не вижу снов. Я не сплю, потому что вижу в своих видениях Смерть. И когда хочу спать и закрываю глаза, я вижу реки крови и чувствую боль и страх.

Кира отставила пузырек на подоконник и снова сцепила пальцы – явный признак ее невроза; хрустнули суставы.

– Прекрати, – попросил Аспен уставшим голосом.

– Пожалуйста, прости. Я не хотела так себя вести. Я просто испугалась.

– Чего ты боишься? – Он осторожно приблизился, опасаясь очередной вспышки, и приобнял Киру за плечи.

– Не знаю. Всего. Я всего боюсь. Я трусиха. – Она грустно рассмеялась. – И я не люблю с тобой ссориться, но это неизбежно. Мы только узнаем друг друга, пытаемся найти общий язык, учимся быть вместе…

Тогда Аспен впервые столкнулся с этой частью Кириного характера. С ее параноидным страхом, что все закончится плохо, с ее подозрительностью и раздражением. Но он не испугался. Он хотел заверить ее, что все будет хорошо. Не сразу, но она привыкнет так думать – Аспен научит. Он попросил: «Давай договоримся, что, если у тебя возникнут вопросы, ты не станешь копить их в себе, а все скажешь прямо». И Кира согласно кивнула.

В то Рождество были еще ссоры. И примирения. Они выказывали недовольство тут же и тут же обнимали друг друга, забыв о раздражении. Они были юными, горячими и пылкими; они были порывистыми, словно ветер, пылали жаром, выстреливали искрами-звездами.

В Рождество они сделали одинаковые татуировки на загадочном языке. Надпись значила, что они будут вместе навсегда. И они были . Каждый миг вдвоем превратился в вечность, ради них остановилось время. Когда Кира, заикаясь и розовея, шепнула Аспену о действенном способе уснуть без таблеток, когда он повернулся в ее сторону и разглядел на любимом лице решимость, когда она отставила свою кружку с горячим шоколадом, а затем отняла из ослабевших рук Аспена его стакан с глинтвейном – тогда он понял, что время наконец-то играет по его правилам.

За окном кружил снег, снежинка одна за другой ложились на землю, укрывая ее пушистым пологом. Новогодние гирлянды отбрасывали блики на белоснежные тела, и свет огней расстелился между ними тонким слоем горячего воздуха, а затем расплавленным золотом проник под кожу. Кира откинула голову назад, затаив дыхание. Аспен осторожно коснулся губами места татуировки на шее. Его колючие волосы щекотали ее ключицы, а ее – черной вуалью разметались по подушке.

Этот миг продолжался бесконечно – под аккомпанемент боли от иглы, которую они разделили вдвоем, частого сердцебиения и шумного дыхания. Вдох Киры – это болезненный, напряженный выдох Аспена. Ее стон – его сжатые пальцы на ее спине, покрытой синяками. Ее зажмуренные до боли веки и его трепещущие ресницы. Ее исступленный, вымученный шепот у его обнаженной груди.