Виталий Абоян - Мёртвая жизнь [litres]

– Вы что же, совсем не можете представить, что можно куда-то никак не попадать? – спросила Герти.

Грац недовольно крякнул и опустился в кресло. Ему надоело играть в игру «угадай, что», и он решил просто подождать, когда умникам из команды надоест ломать комедию.

– На Земле есть дверь? Или люк? – спросила планетолог.

Грац продолжал хранить молчание.

– Станислав, – снова заговорил Клюгштайн, – вы же не станете лезть в какую-нибудь пещеру на Земле только потому, что заметите ее из космоса? Здесь то же самое.

– Вы хотите сказать, что те, кто привел сюда этот странный корабль, обитают на его поверхности? Это же вздор!

– Вряд ли, – вставил Лившиц.

– Точно, – согласилась Гертруда. – Но они вполне могут использовать какой-то другой способ проникновения внутрь. С чего вы так уверены, что им нужны двери?

– Разумные волны, частицы? Не слишком ли это фантастично?

– Я, собственно, говорил о другом, – сказал биолог. – А вдруг им не нужно выходить. Вообще. Никогда.

В рубке повисло молчание. Все, видимо, обдумывали сказанное Клюгштайном.

«Рабы на галерах? – подумал Захар. – Навечно прикованные к своим лавкам гребцы бесконечности? А ведь на самом деле мы ничего не знаем не только об обитателях и создателях (не факт, что это одни и те же существа) этого корабля. Мы и о корабле-то ничего не знаем. Ни принципа его движения, ни свойств энергии, им используемой».

Космический гигант не производил никаких излучений и сигналов, доступных людям с их весьма далеким от скромного арсеналом приборов и датчиков. Он словно был мертв. Будто выброшенный на берег кит.

– Вы думаете, они могут расти прямо там, внутри корабля? Рождаться, жить и умирать внутри? – недоверчиво спросил Грац.

– Может, они вообще не существуют отдельно от корабля. И с чего мы так уверены, что это вообще корабль? – сказал Фриц.

Вот это в самую точку, вот об этом Захар думал с самого начала. Больше всего Хозяин Тьмы напоминал кибертехнику памятник, какую-то непонятную веху, оставленную неведомой цивилизацией. Только оставался вопрос: кому этот памятник воздвигли? Здесь, в галактической глуши, куда люди попали по несчастной случайности. Или это не такие уж задворки, как полагают земляне?

– Может, и так, – резко сказал Грац, будто топором рубанул. – Но каким-то образом эта штука сюда прилетела. А значит, способна улететь и в другое место.

– Замечу, уважаемый пан Грац, – язвительно бросил Лившиц, – что мы тоже сюда прибыли самостоятельно. Вот только с отлетом проблемы.

Станислав не стал отвечать. Лишь плотно сжал челюсти.

– Мы будем исследовать его дальше, – сказал он через минуту.

Ему не ответили. Захар предполагал, что спорили для проформы, – все равно никто не собирался отказываться от исследований Хозяина Тьмы. Даже Лившиц, с пеной у рта доказывавший, что корабль чужих нельзя трогать.

У всех имелся свой резон. Грац, например, чаял вернуться на Землю с помощью технологий инопланетян. Лившицу, наверное, был интересен сам процесс. В споре рождается истина, а Люциан любил спорить, ему нравилось доказывать свою правоту или убеждаться в собственном заблуждении, пользуясь аргументацией других людей. Он ведь все равно будет продолжать исследовать инопланетный корабль, будет ныть, орать, но снова полезет туда.

А что Захару там понадобилось? Ведь он тоже не имел никаких возражений против предложения Граца. Не был ярым сторонником исследовательской программы, но и противником – тоже. Захар задумался о собственных мотивах. Или ему, так же как Герти, все равно чем заниматься, лишь бы убить время? Трудно оспаривать факт, что исследование корабля инопланетян, обнаруженного впервые в истории человечества, есть дело увлекательное и интересное. Но неужели у него нет собственного мнения?

Захар снова вспомнил о чувстве чужого взгляда. Вот что, похоже, не давало покоя им всем. Все только прикрываются обычными мотивами. Нет никаких мотивов, не осталось их. После смерти Тахира рассеялась последняя надежда. Все исследования так или иначе пройдут вхолостую. Никто не узнает результатов. Человечество так и останется в неведении, что во Вселенной оно – не единственная разумная раса. Вероятность, что в этой непроглядной темноте зашторенного облаками космической пыли уголка Галактики еще когда-нибудь появятся люди, практически равнялась нулю.

И, получается, все они ломают комедию. Друг перед другом. И каждый сам перед собой.

– Все знают, – тихо произнес Захар, глядя на Гертруду.