Глеб Соколов - Попрыгунчики на Рублевке

Медные жилы были слишком толстыми и твердыми. Она тут же сломала ноготь. Не подала виду, продолжая сосредоточенные попытки скрутить их между собой. Кое-как у нее получилось…

Махмут сделал несколько шагов в сторону, — чтобы лучше видеть, что делает продавщица. Он напряженно следил за движениями ее пальцев. Провода уже были соединены вместе, но карболитовый ящичек — мертв. Миллиардер знал: когда он оживет, из чрева донесется отчетливое тиканье часового механизма.

— Все… Я сделала. — Девушка развернулась на каблуках и с виноватой улыбкой посмотрела на Махмута. Она не понимала, почему миллиардер стал вдруг суров с ней. О том, что за громоздкий предмет спрятан под брезентом, не задумывалась.

— Ты что-то не так соединила!.. Ты повредила их! — раздраженно вскричал миллиардер.

Продавщица почувствовала: еще мгновение — и расплачется от обиды. Махмут подскочил к проводам. Подергал их, потом немного пошевелил место, где соединялись медные жилы. Ухо его уловило слабый щелчок. Виктор замер… Из коробки стало доноситься отчетливое, равномерное тиканье. Люся тоже услышала его.

Переход в девятнадцатый век случился столь неожиданно, что Александру действительно на секунду показалось: мостовая перед офисной высоткой проваливается, он рушится вниз… Он так и оказался на темной петербургской улице — судорожно раскинув руки в стороны, отчаянно пытаясь зацепиться за края расширявшейся ямы. Никого… Опять тускло горит знакомый фонарь на углу у перекрестка. Барон узнал место.

То, что оказался именно здесь, не могло быть случайностью — знак судьбы! Он быстро пошел к арке, но уже через полтора десятка шагов, не в силах сдержать нетерпение, побежал. Темный тоннель… Двор… Мерцающий огонь — еще один хорошо знакомый маячок на его пути. Недобрые предчувствия одолевали его: еще утром мучительно и неодолимо он жаждал очутиться в старинном Петербурге. Так наркоман стремится к очередной порции зелья. Но ему казалось: близкая встреча с девятнадцатым веком, а значит и с Эрикой, — невозможна. А Барон всегда очень серьезно относился к своим предчувствиям. Так почему же он оказался здесь?!.

Последние метры до парадного он преодолел шагом. Глубоко вдохнул воздух, потянул на себя медную, давно не чищенную темную ручку…

— Не велено вас пускать! — Барону показалось, что старик — он сидел как всегда подле двери на стуле — выпалил эту фразу раньше, чем он оказался обеими ногами за порогом.

— Бутик закрыт… Мы не работаем. — Сотрудница, которая отворила входную дверь не больше чем на десять сантиметров, смотрела с затаенным страхом. Слишком упорно мужчина нажимал только что кнопку звонка. Он совсем не походил на посетителя этого дорогого места. Его вообще было трудно представить покупающим одежду в модном магазине.

Слова не произвели на него впечатления.

— Можно мне войти… Я следователь, речь идет об уголовном преступлении.

Она почувствовала, что он пытается заглянуть за ее спину. Пространство перед магазином было ярко освещено фонарями, но внутри, где свет не горел, царил полумрак. Что-либо разглядеть в нем невозможно. Особенно человеку, который совсем недавно встал со своей постели, до конца не проснулся и чьи глаза не привыкли различать контуры предметов, расплывавшиеся в предрассветной мгле.

— Дело в том, что произошла целая серия убийств, — продолжал следователь.

Женщина отступила назад.

Панов чувствовал себя измученным. Следователя охватывало тупое отчаяние. Дело об убийстве модельера Макса Тавурина, которое он пытался распутать, не продвигалось вперед.

Люди из высшего общества, присутствовавшие на открытии бара, воспринимали расспросы следователя либо с раздражением, либо, в лучшем случае, так, будто история эта давно всем надоела и ничего, кроме скуки, не навевает. Подумаешь, убийство… Панов не видел желания переправить преступника за решетку. А ведь гостей на той вечеринке было немного и каждый при жизни Макса считался если не другом, то по крайней мере его хорошим знакомым.

Стоя в своем стареньком автомобильчике отечественного производства в очередном транспортном заторе, Панов пытался разобраться в ощущениях, которые возникли у него совсем недавно, нынешним днем — во время разговора с начальством.

Следователю показалось: у руководителей его неутомимые попытки докопаться до истины тоже вызывали приступы некой агрессии — точно бы своей деятельностью он нарушал их покой. Словно им будет лучше, если это дело попадет в категорию безнадежных. Главное, чтобы никаких шагов по нему больше не предпринималось…