Пауль Леппин - Хождение Северина во тьму. Пражские призраки

Ателье доктора Конрада уже полнилось гостями, когда Лазарь Каин привел туда Северина. Их тут же оглушили голоса, раздававшиеся из табачной дымки: непривычная смесь разговоров на немецком и чешском, манерный смех женщин. За столиком в углу собрались разодетые натурщицы и развлекались игрой в итальянские кости. Небрежно прислонясь к дверному косяку, стояла необыкновенно стройная дама в черном бархатном платье и, беседуя с белокурой Рушеной, оглядывала салон. Северин мгновенно узнал ее. Перед его мысленным взором живо и ясно, как будто все произошло только что, предстала виденная когда-то картина, о которой он почти успел позабыть. Как-то днем, когда он был школьником, за год перед выпускным, во время каникул он прогуливался по улице Фердинанда, куда обычно выходил на променад весь пражский свет. Там ему попалась она — с огромным, кроваво-красным страусовым пером на шляпе, со своею необычайно изящной фигурой и чарующе-опасной улыбкой, которую потом он видел лишь однажды, на полотне с кающейся Магдалиной. Ей навстречу вышел красивый молодой человек и поцеловал ее обтянутые перчаткой пальцы. Эта сцена надолго запечатлелась в голове Северина и сейчас всплыла в сознании: по-праздничному оживленная улица, тихий шорох резиновых шин экипажей на мостовой и посреди сутолоки из людей и туалетов исполненное благородства движение, с каким незнакомка протянула юному денди руку для поцелуя. Он видел ее еще несколько раз, мельком и смутно, и больше никогда не встречал. Она пела в Национальном театре и одно время пользовалась особым расположением публики. Каин, заметив его неотрывный взгляд, тут же поведал ее историю. Она заразилась некоей болезнью от любовника и потеряла голос. Затем она пыталась выступать на провинциальных сценах, но наконец и это стало невозможным. Сейчас она вновь жила в Праге, и Каин уже встречал ее в салоне доктора Конрада.

В этом кругу не было принято представлять гостей друг другу. Все приходили и вели себя свободно. И тем не менее, когда хозяин дома поздоровался с новоприбывшими, Северин попросил познакомить его с дамой в черном. Доктор Конрад назвал ей его имя, Северин поклонился. Он не отрывал взора от ее изящных черт, ища в них признаки торжественности момента. Затем взял ее протянутую руку в свою и поцеловал. Она удивленно взглянула ему в глаза и улыбнулась. Однако не той улыбкой, какую он ожидал. Уголки бледных, без следа помады, губ лишь слегка приподнялись, неестественно и равнодушно.

— Где же ваша шляпка с красным пером? — спросил Северин.

Она изумленно ахнула, подняла голову и осмотрелась, словно очнувшись ото сна. Затем медленно и тихо ответила ломким, с легкой хрипотцой голосом:

— Шляпка с красным пером… моя давняя утрата…

Весь вечер Северин держался рядом с Карлой. Развеселившиеся гости шумели все сильнее, а блондинка Рушена, аккуратная и ухоженная, как куколка, взяла в руки мандолину. Натурщицы оставили игру в кости и теперь болтали за столом, поедая бутерброды и запивая их шампанским, поданным слугой. К ним присоединился Авель Каин и развлекал девиц анекдотами. Некоторые господа явились в ателье со спутницами, и те, расположившись в удобных креслах, пережевывали угощение, сверкая ножками из-под коротких подолов. Один немыслимо худой человек в модном сюртуке и с элегантными манерами сидел около доктора Конрада и предсказывал всем желающим будущее по линиям ладони. Северин тоже подошел к нему, желая заглянуть в грядущее. Тощий гость внимательно посмотрел на него из-за круглых очков и задержал протянутую руку перед своим лицом дольше, чем проделывал с другими.

— Вы пережили нечто невероятное, — сказал он, вновь глянув на линии, — совершенно невероятное, я прав?..

— Ничего подобного со мной не случалось, — ответил Северин и убрал ладонь.

— Значит, вот-вот случится… Линии вашей руки приводят в трепет.

Северин вернулся на место и вновь устроился рядом с Карлой. Он злился на себя за то, что поддался искушению и пришел сюда с букинистом. А тот вольготно расселся рядышком со смеющимися девицами и веселился от души. Его угловатые плечи сотрясались, лысый череп мелко дрожал. Северин с отвращением и печалью прислушивался к царящему вокруг гаму. Табачный дым широкими лентами поднимался вверх, окутывая лампы, свисающие на искусно сработанных цепях с потолка. Доктор Конрад расхаживал между компаниями и с преувеличенным славянским гостеприимством разыгрывал из себя хозяина. Это был крупный бородатый мужчина лет тридцати или около того. Под смокингом он носил цветастый жилет с синими пуговицами. Умное лицо отличалось немного варварской красотой. Северин наблюдал за ним, гадая, почему человек, которого все по какой-то странной причине величают доктором, предпочитает проводить дни в дорогостоящих и бессодержательных кутежах. Его не задевал эротизм обстановки, и он равнодушно смотрел на двух натурщиц, фривольно задравших юбки до колен, на красотку Рушену, напевавшую сентиментальные песенки под невнятное бренчание мандолины, на опьяневших от шампанского девиц и старика Лазаря, потчевавшего их каламбурами. Северина, как никогда прежде, томила жажда истинной жизни с ее радостями и печалями, с ее ежедневными грозами. Ведь он познал только лишь ее суррогат, коим должен был довольствоваться: отношениями со Зденкой, неспособными перерасти в нечто большее, заигрываниями с Сюзанной и наконец этой пустотой салона Конрада, в котором он, переполненный злобой, сидел подле изящной Карлы. Северин разглядывал ее со стороны, изучая в тонких чертах ее лица следы, оставленные переменчивой судьбой. Он знал, что и она вскоре будет принадлежать ему, ибо в нем была заключена некая сила, влекущая женщин и заставляющая их целовать его сомкнутые молчанием губы. Еще он не преминул заметить, как все дамы вокруг улыбались ему глазами с поволокой; даже светловолосая Рушена бросала на него горячие взоры. Рядом с ним, на мягком подлокотнике, лежала изящная рука Карлы, чьи пальцы некогда прижимал ко рту красивый кавалер. Карла познала театр и жизнь. Северин принялся спрашивать, возможно ли сотворить искусственное бытие, неотличимое от настоящего, и существовать в нем. Нельзя ли сочинить из дней трагедию или оперетту с меткими и звучными репликами? Что тогда есть сцена? Неужто на свете правит бал лишь одна игра, в которой плачут и ликуют люди, совершаются преступления и страх бьется крылами о бумажные стены? Или же все сложно, и судьбы творятся из душевных порывов и по своеволию сердца, для себя и для других, подобно тому, как из дерева и бумаги вырастают театральные декорации?