Виктор Бровков - В лабиринте памяти [СИ]

Она снова замолчала и достала очередную фотографию из свадебного альбома. Оторвав от нее несколько полосок, она вновь подняла глаза на Олега и продолжила:

— Когда я забеременела, всё стало еще хуже. У мужа появились проблемы на работе: зарплаты уменьшили, премии отменили, ходили слухи о сокращении. Денег нам хватало, он успел кое-что скопить, но долго так продолжаться не могло. Его терзало, что скоро родится ребенок, и ему придется нести ответственность за троих. Мои гормональные истерики не добавляли ему спокойствия. Муж стал выпивать, и после очередной ссоры уехал из дома на неделю. А когда вернулся, с ним стали происходить странные вещи. Он стал вспыльчив. То, чего раньше он даже не замечал, теперь выводило его из себя. Он срывался на незнакомых людях, ввязывался в потасовки. Грубил в магазинах, в поликлиниках. Он стал жёстче, уверенней в себе и настойчивей. Ко мне его отношение тоже изменилось: иногда, как по мановению руки, он превращался в другого человека и кричал на меня, унижал. Бывало он даже бил меня. Не часто и не сильно, но пару раз я получила крепкие пощечины. В такие моменты его глаза становились абсолютно безумными. Господи, Олег, ты даже не представляешь, как страшно мне было в такие моменты. Иногда я думала, он убьет меня. Потом, не буду лгать, он всегда просил прощение, оправдывался. Я, в свою очередь, прощала и терпела, потому что, как мне тогда казалось, ребенок, которого я к тому времени уже полюбила всем сердцем, не должен жить без отца.

Очередная фотография из альбома была уничтожена, после чего альбом полетел в угол комнаты. Яна подняла на Олега полные печали глаза, горько усмехнулась и произнесла:

— Я потратила годы в угоду другим, а теперь сижу и рву свадебные фотографии. Мой муж, которого я ненавидела, погиб. Мой сын уже третий месяц лежит в больнице и может умереть. Моя жизнь рушится. А я по уши влюбилась в того, кто сыграл немаловажную роль в произошедшей аварии. И трахаюсь с ним в то время, когда должна стирать в кровь колени и молить Бога о здоровье сына. Я ужасный человек.

— Нет, Яна, ты прекрасный человек, — сказал Олег, и, присев рядом с девушкой на диван, приобнял её. — Теперь я всегда буду рядом с тобой и никогда не покину. Можем пока не афишировать наши отношения, если это гнетет тебя. Просто знай: ты моя жена. Здесь, в душе ты уже моя жена. А штамп мы всегда успеем поставить. И твоего сына я уже люблю, как собственного. Он выживет, и мы выходим его, обещаю. Я продам свою машину, займу у родителей, мы найдем деньги на лечение. А потом я вернусь к своей работе или найду что-то более достойное. Мы заживем «как все», дружной любящей семьёй. И никто более не посмеет упрекнуть тебя. Обещаю. Нам ничего не мешает быть счастливыми. Позволь мне стать частью твоей жизни.

Яна улыбнулась, но ничего не ответила. Она лишь положила голову на грудь Олега, сомневаясь, достаточная ли цена была заплачена за то, чтобы стать счастливой. Через минуту она заснула.

18 апреля этого года; 8 часов 56 минут; Олег Лешевский.

Мужчина крепкого телосложения с коротко подстриженными седыми волосами сидел на расстоянии вытянутой руки и пристально смотрел на меня пустыми остекленевшими глазами. Неестественная безобразная кривая улыбка делала его бледное лицо похожим на застывшую маску. От каждого мускула, от каждого волоска, от каждого его движения веяло отрешённым безумием и опасностью. Одет он был всё в те же потертые джинсы и черную майку без рукавов, что и в предыдущие наши встречи, однако прохлада и влажность, царившие на улице, не доставляли ему дискомфорт. Он не дрожал, его тело не покрылось «гусиной кожей». Абсолютно никаких признаков переохлаждения.

Этот человек следил за мной. В притоне Бориса, в моей квартире, возле детской площадки, в микроавтобусе. Где б мне не довелось оказаться в последние несколько дней, он всегда был рядом. В моей памяти сами собой вырисовывались одна картина за другой. Вот он сидит через два кресла в автобусе, который везёт меня в гостиницу. Вот он стоит за углом ларька, пока я пытаюсь засунуть в себя отвратительный гамбургер. Вот я разговариваю с Яной, а он следил за нами, прячась за одним из деревьев сквера возле диагностического центра. Даже когда я проснулся ночью в гостинице, чтобы выпить воды, он сидел в кресле. Он всегда был рядом, только я не всегда замечал его.

— Кто ты такой? — прошептал я одними губами.

Седовласый не ответил. Он неуклюже поднялся с лавки и медленно пошел прочь, покачиваясь из стороны в сторону. Движения его были неловкими и ломанными. С трудом верилось, что этот человек, который неуверенно переставляет ноги, накануне ловко и стремительно избивал людей на моих глазах. Я смотрел ему вслед, понимая, что теперь только он один может дать ответы на волнующие меня вопросы. Все близкие люди отвернулись от меня, давая понять, что более не намерены со мной общаться. Я поднялся с лавки и закинул рюкзак на одно плечо. Паспорт, который все это время безжалостно сжимался в левой руке, я спрятал в задний карман джинсов. Превозмогая головокружение и слабость, которые до сих пор не прошли, я побрел за седовласым мужчиной.