Гарднер Дозуа - За темными лесами. Старые сказки на новый лад [litres с оптимизированной обложкой]

Однако вокруг было темно, хоть глаз коли, и никаких коридоров я не видел. Зато прекрасно слышал пса и чуял его громкое, зловонное дыхание. Казалось, звук идет отовсюду, в оба уха поровну. Собак я в жизни повидал, и неплохих, но ростом все они были не выше, чем по колено. А этот пес, судя по звуку, мог бы проглотить мою голову и даже не поперхнуться.

Куда же идти? И далеко ли? Я вытянул вперед руки, расправив перед собой старухин фартук. Дурак я был, что ей поверил: чем может помочь эта тряпка против такой зверюги?

– Песик? Песик? – сказал я, чмокнув собаке.

И тут в темноте вспыхнули глаза – огромные, красные. Благодарение Господу, он лежал ко мне задом. Ну и огромен он был! Хвост его дрогнул передо мной на полу, и редкая серая шерсть на нем поднялась дыбом – аж мне до пояса. А уж голова пса превосходила размерами дом, где помещалась вся наша семья! Он оглянулся на меня поверх ребер, выпирающих из-под шелудивой шкуры. Блохи так и запрыгали в красных лучах из его глаз. Отощавшая от голода морда скривилась в жуткой ухмылке. Обдав меня струей вони гнилого мяса, он поднялся на костлявые лапы, склонил ко мне башку. Ну и глазищи! Ну и клыки! От его рыка воздух туго толкнул меня в грудь.

Где-то впереди встрепенулся, гавкнул второй пес. За ним – третий. Их лай точно подхлестнул первого пса. Я еле-еле успел поднять передник, заслоняясь от рыка и лязга клыков. Это утихомирило пса. Его когти застучали по каменному полу подземелья. Пройдясь от стены к стене, он развернулся и с рыком прошелся передо мной снова. Так он расхаживал и рычал, расхаживал и рычал, высоко задрав верхнюю губу, полыхая красными, словно угли, глазищами. Щетина вдоль его хребта торчала кверху, как огромные зубы.

Отвернув лицо в сторону, держа передник перед собой, я собрался с духом и двинулся вперед. Глядь – вот он, большой коридор, как и говорила старуха. А в коридоре мерцает, пляшет белый свет из следующей комнаты.

Красные глазищи пса не уступали в величине тем дискам, на которых боссы хранили кино. С виду они были слепы, однако пес меня видел, да еще как. Я нутром чувствовал его взгляд – точно так же, как чувствуешь взгляд снайпера, исполненный сдерживаемой до поры злой воли. Приблизившись, я накинул передник ему на нос.

Из-под ткани пахнуло кислятиной и гнилью, но пес тут же сжался, уменьшился в размере, как и сулила старуха – и нос, и лапы, и все остальное. Глаза, сузившиеся до ширины луча карманного фонаря, засветились ярче прежнего. Теперь у меня в переднике был всего-навсего щенок – да какой паршивый! Почти безволосый, кожа сплошь в царапинах да болячках…

Поднял я его на руки и понес к сияющему ослепительно-белым светом дверному проему, отбрасывая ногами в стороны монеты, разбросанные по полу, грудами сваленные у озаренных красным стен. Среди монет попадались и кости – птичьи, собачьи и даже человечьи – старые, обглоданные дочиста, без единого клочка мяса.

Войдя под арку, я отшвырнул шелудивого пса назад, в его комнату. Он словно взорвался и разом вновь стал таким, как был – огромным, ужасным и не на шутку разъяренным моей выходкой. Но мне уже ничто не угрожало: старая ведьма знала, что говорит.

Повернувшись вперед, я заслонился передником от второго пса. Этот казался сгустком ослепительно-белого света. Сверкающие белые клыки бешено лязгнули передо мной. От него пахло чистым раскаленным железом. Уменьшившись, он превратился в обычного бойцового пса – мускулистого, гладкошерстого, сильного, с такими челюстями, что ногу враз перекусят, только попадись. Одни глаза так и остались волшебными – слепыми, выпученными бельмами, сияющими белизной. В последний миг его огромные мощные лапы взметнули с пола в воздух целый вихрь бумажек – так он и съежился, осыпаемый ими, будто хлопьями снега. Пока я заворачивал его в передник, несколько бумажек приземлились прямо возле его головы. Американские доллары. Крупные купюры, с двумя ноликами. Ого! Эти уже стоит прихватить с собой. Эти мне пригодятся.

Однако пока что я поднял на руки пса. Он был тяжел – куда тяжелее первого, отощавшего. Проскользнув сквозь пургу из зеленых бумажек, я поспешил к следующей арке. За ней рычал, ярился на меня третий пес – лающий огненный смерч. Отшвырнув назад белого пса, я расправил передник, подступил к оранжевым сполохам, цыкнул на пса, но и сам не расслышал собственного голоса.

Убавив в величине, он не утратил ни силы, ни необычности. Шкура его пылала огнем, искрилась, будто густое сплетение дрожащих в воздухе золотых нитей, в пасти, меж двух рядов раскаленных добела наконечников стрел, змеился язык пламени. Глаза, выпученные так, точно вот-вот лопнут, казались двумя озерцами лавы, обрамленными пламенем, рвущимся из глазниц. Конечно, они никак не могли быть зрячими, однако я нутром чуял: он начеку, только и ждет шанса остудить в моем теле раскаленные клыки и спалить меня заживо.