Бэзил Коппер: Морок над Инсмутом

Из уголка его рта выступила и засочилась серебряной струйкой ему на воротник слюна. Что-то поспешно уползло с воротника в складки пальто.

— Да? И что же произойдет, когда взойдет луна?

Толстяк в кресле шевельнулся, открыл опухшие и красные глазки и несколько раз моргнул, просыпаясь.

— Мне приснилось, что у меня множество ртов, — сказал он, его новый голос показался дребезжащим и странно высоким для такой огромной туши. — Мне снилось, что каждый рот открывается и закрывается независимо от других. одни рты говорили, другие шептали, третьи ели, четвертые молча ждали.

Оглядевшись по сторонам, он отер с подбородка слюну и, недоуменно моргая, сел прямее в кресле.

— Вы кто?

— Тот, кто снимает эту контору, — объяснил я ему. Он вдруг громко рыгнул.

— Прошу прощения, — сказал он высоким с придыханием голосом и тяжело поднялся с кресла. Стоя, он оказался ниже меня ростом. Он смерил меня мутным взглядом. — Серебряные пули, — после минутной паузы объявил он. — Традиционное средство.

— Ага, — отозвался я. — Прямо на язык просится, вот почему я, наверное, о них не подумал. Ха, так и надавал бы себе по щекам. Честное слово.

— Потешаетесь над стариком, — констатировал он.

— Вовсе нет. Извините. А теперь прошу прощения. Кое-кому тут нужно работать.

Он, шаркая, удалился. Сев на вертящееся кресло за стол у окна, я через несколько минут проб и ошибок обнаружил, что, если крутиться на нем влево, сиденье падает с основания.

Поэтому я застыл и стал ждать, когда у меня на столе зазвонит пыльный черный телефон, а зимний день тем временем становился все более серым.

«Дзинь».

Мужской голос:

— Как насчет алюминиевой обшивки?

Я положил трубку.

Отопления в конторе не было. Интересно, сколько толстяк проспал в кресле?

Через двадцать минут телефон зазвонил снова. Плачущая женщина умоляла помочь ей найти пятилетнюю дочку, пропавшую вчера вечером, украденную из кроватки. Их собака тоже исчезла.

— Я пропавшими детьми не занимаюсь, — сказал я. — Мне очень жаль, слишком много дурных воспоминаний. — И с новым приступом тошноты положил трубку.

Сгущались сумерки, и впервые за все время, что я был в Инсмуте, через улицу загорелась неоновая вывеска. «МАДАМ ИЕЗЕКИИЛЬ, — сообщала она, — ТОЛКОВАНИЕ ТАРО И ХИРОМАНТИЯ».

Красный неон окрашивал падающий снег в цвет свежей крови.

Армагеддон предотвращают мелкие поступки. Так всегда было. Так всегда будет.

Телефон зазвонил в третий раз. Я узнал голос, это снова был тот мужчина с алюминиевой обшивкой.

— Знаете, — дружелюбно сказал он, — поскольку трансформация человека в волка в принципе невозможна, нам нужно искать другое решение. По всей видимости, лишение индивидуальности или еще какая-то разновидность проецирования. Травма головного мозга? Возможно. Псевдоневротичная шизофрения? Курам на смех. В некоторых случаях лечат гидрохлоридом тиоридазина внутривенно.

— Успешно?

Он хохотнул.

— Вот это по мне. У вас есть чувство юмора. Но, уверен, мы сможем вести дела.

— Я уже вам сказал. Мне не нужна алюминиевая обшивка.

— Наше дело много удивительнее и гораздо важнее. Вы в городе новичок, мистер Тальбот. Жаль было бы, скажем, повздорить.

— Говорите, что хотите, приятель. На мой взгляд, вы просто очередная проблема, которая требует решения.

— Мы кладем конец свету, мистер Тальбот. Глубокие поднимутся из своих океанских гробниц и пожрут луну, как спелую сливу.

— Тогда мне больше не придется тревожиться из-за полнолуний, правда?

— Не пытайтесь перебежать нам дорогу, — начал он, но я на него зарычал, и он умолк.

Снег за моим окном все падал и падал.

На противоположной стороне Марш-стрит, в окне прямо против моего, осиянная рубиновым светом неоновой вывески, стояла самая прекрасная женщина, какую я только видел, и смотрела на меня в упор. И манила меня одним пальцем.

Во второй раз за день оборвав разговор с продавцом алюминиевой обшивки, я спустился вниз и почти бегом пересек улицу, но прежде посмотрел в оба ее конца.

Ее шелковое одеяние струилось мягкими складками. Комната была освещена только свечами, и в ней воняло благовониями и маслом пачули.

Когда я вошел, женщина улыбнулась и поманила меня к столику у окна, где она раскладывала какой-то пасьянс на картах Таро. Когда я подошел ближе, одна изящная рука собрала карты, другая завернула их в шелковый шарф и осторожно опустила в деревянную шкатулку.

От запахов в комнате голова у меня загудела тупой болью. Тут я вспомнил, что сегодня еще ничего не ел, — вот от чего, наверное, головокружение. Я сел напротив нее, нас разделял только столик со свечами.