Бэзил Коппер: Морок над Инсмутом

В пещере, на том самом месте, где его одолели, лежал растерзанный труп Джейсона Карпентера. Это мог быть только он: у его ног лежало не менее изуродованное тело его пса, Боунза. Пол пещеры вокруг него буквально устилали стреляные гильзы; его рука, наполовину сгнившая, наполовину усохшая, как у мумии, сжимала ружье, которое не смогло уберечь его жизнь.

Но дрался он до последнего — о, как он дрался! И сам Джейсон, и его пес…

Ибо не только для их трупов эта пещера стала могилой. Нет, сбоку от них лежала груда квазичеловеческих обломков — описывать которые у меня нет сил. Не буду даже пытаться, скажу лишь, что это и были те самые чудища из истории о гибельном городе Инсмуте, которую поведал мне Дэвид. Но если эти твари были отвратительны в смерти, то при жизни они оказались намного хуже. Однако это нам еще предстояло испытать…

Итак, неохотно погасив наши фонари, мы вынужденно скорчились в вонючей тьме рядом с трупами человека, собаки и существ из ночных кошмаров и стали ждать. При этом мы не могли забыть и о медленно тлеющих запальных шнурах, о времени, которого оставалось все меньше. Но наконец голос колокола стих, замерло вдали его эхо, Жители Глубин, повинуясь призыву, толпой прошли мимо нашего убежища, мы перестали слышать их звуки, и только тогда мы осмелились показаться наружу.

Включив фонари и пригнувшись, мы выбежали из пещеры в галерею — и тут же столкнулись лицом к лицу с кошмаром! Орава шлепающих и квакающих тварей прошла мимо, но одного из своих оставила сторожить — и этот одинокий страж, стоя посреди галереи, удивленно вытаращил на нас свои выпученные жабьи глаза, едва мы показались из-за поворота.

Миг, и эта ходячая непристойность — этот лягушкорыбочеловек — вскинул на уровень лица свои перепончатые лапы, издал смешанный с шипением и кваканьем крик ярости, а может быть, и страха и бросился на нас…

…Весь подавшись вперед, бешено шлепая ногами и размахивая руками, он ринулся на нас, но заряд из обоих стволов моего ружья встретил его на полдороге, а я все жал и жал на курок пальцем, хотя лицо и грудь монстра разорвало на кровавые ошметки, а его тело, перекувыркнувшись в воздухе, отлетело к противоположной стене галереи.

Потом я услышал крик Дэвида, он орал прямо мне в ухо, тряс, тянул меня за собой, а потом… потом был хаос, безумие, паническое бегство и страх.

Кажется, я перезаряжал ружье — и не раз, — смутно помню, как стрелял из него после; по-моему, Дэвид тоже стрелял, может, даже лучше, чем я. Впрочем, по нашим целям нельзя было промахнуться. Нас окружали когтистые лапы, похотливые, полные ненависти глаза; смрад чужого дыхания обжигал нам лица, мы поскальзывались в кровавой слизи, спотыкались о груды упавших тел; но кваканье, шлепки и шипение не утихали, а наоборот, делались громче по мере того, как детища древнего океана все шли и шли в пещеру.

И вдруг… титанический взрыв потряс стены пещеры, их дрожь еще не улеглась, когда до нашего слуха донесся другой, еще более зловещий грохот… Пыль и мелкие камни дождем хлынули с потолка, боковой тоннель, мимо которого мы бежали, обрушился прямо у нас на глазах… но мы уже были у нижних ступеней винтовой лестницы, скрывавшейся в наклонной, похожей на высосанную кость шахте, которая вела наверх.

Тут мои воспоминания становятся отчетливыми, даже слишком, — словно ощущение близкого спасения обострило чувства, онемевшие от страха, — я вижу Дэвида, он поджигает последний запальный шнур, а я стою рядом с ним, стреляю и заряжаю, стреляю и заряжаю. Пахнет серой и порохом, лучи наших фонарей шарят в густой пыли, из которой на нас то и дело выскакивают все новые и новые ненавистные твари. Ружье в моих руках раскалено, его заело, оно перестало открываться.

Дэвид встает на мое место и, без разбору паля в кошмарное мяукающее месиво, пронзительным срывающимся голосом кричит мне, чтобы я поднимался, поднимался и убирался ко всем чертям из этого ада. Сверху мне видно, как пульсирующая масса, из которой то и дело высовываются когтистые лапы, наваливается и погребает его под собой; лягушачьи глаза поворачиваются ко мне… широкие рты растягиваются в хищной, кровожадной улыбке, блестят клыки… миг, и они, шлепая и хлюпая, бросаются к ступеням, за мной!

И вот… вот я наверху, под луной, в белом тумане. С силой, рожденной безумием, я ставлю на место каменную плиту и придавливаю ее жерновом. Ведь Дэвида больше нет, и раздумывать над его судьбой не имеет смысла. Он погиб, я видел его смерть своими глазами, но, по крайней мере, он сделал то, что хотел. Я окончательно убеждаюсь в этом, когда земля под моими ногами содрогается от взрыва: это динамит довершает свою работу.