Руслан Ерофеев - Хтонь. Зверь из бездны

Казаринский «прикид» болтался где-то между пресловутым ватником и умеренно демократичной «олимпийкой»: серенький кургузый пиджачок, какой нашивали и скромные совслужащие, и пенсионеры, да видавшая виды сорочка в блеклый цветочек с застиранным воротом. Обычная, примелькавшаяся на тысячах советских людей лопотина. Этакая галантерейная антитеза чеховскому высказыванию, что в человеке все должно быть прекрасно. И даже морда не совсем еще пропитая.

Артем выпрыгнул из ментовского «козла», с удовлетворением убедился, что никто не обратил на него ни малейшего внимания, и рыбкой нырнул в толпу. Работа локтями была не самой тяжелой работой, какую Казарину приходилось выполнять в жизни.

Слева от него очутилась трясущаяся бабка с клюшкой и авоськой, набитой мелкими проросшими картофелинами. Она все время прижимала к губам какой-то белый лоскуток и злобно причитала, больно ударяя Артема узловатой палкой по ногам:

– Загубили, ироды! Как есть, нарушили девицу, святую угодницу!

«Чокнутая какая-то», – подумал Казарин, наращивая амплитуду движений локтями.

В гуще народных масс он выхватил глазами еще пару человек, тычущих себе в губы какие-то тряпицы. Но что бы это могло значить, он так и не додумался.

– Эй, пиньжак, дай закусить курятинкой рабочему классу! – прямо на Артема надвинулась огромная, как дупло столетнего дуба, небритая пасть и обдала сложным букетом из ароматов сивушных масел и гнилых зубов.

– Чего? Какой еще курятинкой? – растерялся он, отстраняясь, чтоб ненароком не провалиться в черный провал зловонной дыры.

– Посмолить отвесь граммулечку, – прошамкала пасть, отравляя окружающую атмосферу ядовитыми парами злого черногрязинского самогона.

Казарин запустил пятерню в просторный карман своего потрепанного пиджачка и выудил оттуда мятую пачку «Беломора». Владелец страшной пасти ловко смял жопку папиросы заскорузлыми пальцами, как заправский мастер оригами, чиркнул спичкой и поджег фитиль смертельно опасной бомбы, молниеносно запуская механизм роста раковых метастазов в легких.

– Вот ведь как оно, ёжкин корень, – вновь послышалось из пасти, между гнилыми корешками которой «палочка здоровья» утонула почти по самый кончик, на котором весело горел красный огонек смерти. – Девка-то, вишь, святая оказалась. Платье ейное будто бы от рака исцеляет, а от зубной скорби да сглаза – это уж как два пальца. Смекаешь, паря?..

Артем не поверил своим ушам, но продолжил движение, с трудом протиснувшись между курякой и дебелой бабой с орущим младенцем на руках, который оттянул мамкину замызганную кофту, выудил мощный сисяк с поросячье-розовым соском и, пожамкав немного, потянул в рот. Бабища не обратила на эти манипуляции ровным счетом никакого внимания, будто находилась не на улице в толпе, а у себя в сортире.

Пробиться ко входу в морг, он же, как водится, – бюро судмедэкспертизы, оказалось не проще, чем втиснуться утром в автобус на рабочей окраине. «Легче всунуть в жопу глобус, чем с утра залезть в автобус», – вспомнилось еще из институтских времен. Поближе к вратам в царство трупов, прозекторов и паров формалина красовалась поставленная на попа «буханка», в которой обычно передвигались по области скромные труженики отдела криминалистики областной прокуратуры. «Ну и ни фига себе!» – подумал Артем.

На «уазик» вскарабкалась юркая долговязая личность в расхристанном болоньевом плаще. Разорванная до пупа майка с перекрученными лямками и внушительных размеров нательный крест дополняли варварский наряд. Личность явно находилась на самом дальнем полюсе советского дресс-кода, куда никакой Амундсен не доберется на своих собаках. Как говорится, сквозь прорехи в одежде просвечивало пролетарское происхождение.

теперь Казарину невпопад пришла на ум одна из вечных стрижаковских прибауток.

– И-братцыыыыи! И-шоита деется! – с надрывом возо-пила личность, растягивая дыру на худосочных персях так рьяно, будто сейчас выпрыгнет из майки-алкашки и воспарит над толпой на спиртовых парах, как упившийся в стельку ангел. – Священномученица Елена, смерть за нас, грешников, принявшая… Тело ея пречистое коммунисты-безбожники пошто забрали?! Надругаются над им, ироды краснозадые, на опыты сдадут богохульные! Шиш им!

«Крестоносец» выкинул вперед в непристойном жесте руку с грязным заскорузлым кукишем. Толпа ответила улюлюканьем и свистом. «Бей жидов!» – визгливо выкрикнул женский голос. Где-то послышался дребезжащий звон разбитого стекла.