Кевин Хирн - Побежденный. Hammered

«Теперь я их вижу» , – сказал я Рататоску.

«Ты ведь должен передать сообщение Одину, верно? Почему бы просто не сказать им?»

«Я не могу говорить с ними так, как с тобой» .

Скорее всего, я очень даже мог, но сейчас мне совсем не хотелось связывать себя, пусть и опосредованно, с разумом Одина.

«Ты не можешь? Ну, так мне по силам сделать это вместо тебя. Просто скажи, что нужно передать».

Черные тени постепенно росли, но я не мог просто сказать: «У меня приказ передать сообщение лично Одину», потому что вóроны во многих смыслах являлись самим Одином. Они были Мыслью и Памятью. Пришло время для новой лжи – и обвинений в адрес темных эльфов.

«Передай им, что Вакх придет покончить с норнами , – сказал я. – Темные эльфы в Свартальфхейме объединились с римлянами, чтобы помочь Вакху попасть в Асгард по тайному туннелю, который они копают уже целое столетие. Я сообщу подробности, когда доберусь до его трона в Гладсхейме».

«Ладно, я им скажу».

Мы внезапно остановились, чтобы Рататоск мог сосредоточиться на разговоре с вóронами. Я не слышал, чтобы он произнес хотя бы один звук, но через несколько секунд вóроны повернули и полетели в обратном направлении.

«Один разгневан, – сообщил мне Рататоск, возобновляя свой бег, – но он будет ждать тебя в Гладсхейме».

«Спасибо» , – сказал я.

Я хотел, чтобы Один находился в Гладсхейме, а не в другой своей резиденции, Валаскьяльфе. Там у него имеется серебряный трон, Хлидскьяльв, и легенда гласит, что оттуда он видит все – возможно, даже скрытого заклинанием невидимости друида.

«Осталось совсем немного, – добавил Рататоск. – Скоро мы будем на ветвях Иггдрасиля и окажемся на поверхности в Асгарде».

Я посмотрел вверх, но не сумел увидеть ничего определенного из-за мощной турбулентности, создаваемой белкой. Я лишь понял, что небо над нами исчезло; мы поднимались и входили в тень огромного… участка земли. Это был Асгард.

Мощные горы поддерживали глыбы плодородной коричневой земли, а тонкие корни развевались на ветру как волосы, выросшие в ушах старика.

Над нами, между землей и стволом Иггдрасиля, не было открытого пространства, куда могла бы направиться белка, и я подумал, что Рататоск собирается протаранить себе дорогу – или будет продолжать с пыхтением пробиваться сквозь крутые оптические иллюзии, созданные Брюсом Уэйном у входа в свою пещеру. Однако вместо этого он проскользнул в большую дыру в корне Мирового древа, невидимую до того момента, пока мы не оказались прямо перед ней, и на короткое время – половину вдоха – мы находились горизонтально на чем-то вроде ковша, небольшой вогнутой поверхности в основании длинной деревянной гортани, которая разверзлась над нами.

Задняя стена была гладкой, а пол, на котором мы оказались – неровным, усеянным шелухой от орехов и клочьями меха. В конце короткого прохода я разглядел груду целых орехов и неровное гнездо из листьев, сложенных на небольшой площадке. Я решил, что именно там Рататоск отдыхает зимой. Внутреннюю стену – точнее, противоположную сторону внешней коры корня, – покрывали глубокие шрамы и борозды, идеальные, чтобы лазать по ним, и Рататоск (вместе со мной) прыгнул туда, чтобы продолжить подъем, используя удобную поверхность.

Мы поднимались в стигийском мраке, и свист ветра в моих волосах создавал ощущение глубины.

«Как долго мы будем подниматься в темноте ?» – спросил я у Рататоска.

«Скоро ты увидишь свет, – ответил он. – Это будет дыра в корне над травянистой равниной Идаволл».

« А как далеко до равнины ?»

«Всего лишь длина белки».

«Ты имеешь в виду свою длину ?»

«Конечно. Если бы дыра находилась на уровне земли, здесь была бы грязь».

«Теперь я вижу свет. Превосходно. Несомненно, ты лучший из белок» .

«Спасибо», – ответил Рататоск со смущением и гордостью.

Он был таким милым существом, и я коротко улыбнулся, сидя у него на спине, но тут же нахмурился, глядя на свет. С каждым следующим прыжком Рататоска я неотвратимо приближался к норнам и никак не мог на это повлиять, поскольку они предвидели каждое движение Рататоска. Теперь, ко всему прочему, я начал опасаться, что они разделяют мою паранойю, и им так не терпится меня атаковать – невидимую и неопределенную опасность на спине Рататоска, – что они сознательно пойдут на сопутствующий ущерб и нанесут раны как врагам, так и друзьям.

Я не хотел, чтобы Рататоск пострадал, но не мог допустить, чтобы он остановился, ведь норны будут к этому готовы. Сейчас Рататоск вез меня прямо к ним, где они могли легко со мной разобраться, пока я сидел верхом на белке, мчавшейся вверх по стволу. Пропади оно все пропадом!