Алексей Биргер - Заклятие слов

— Но как подступиться к журналу, Полубратов не знал, — продолжил Ремзин. — И тут я вам открываю тайну, которую знали только трое… Да, мы трое, потому что еще кое-кто, ее знавший, не в счет. Все организовала молодая жена Полубратова, Татьяна Валентиновна Жарова. Тогда у нее только развивалась ее интуиция, только вырабатывалось ее умение предвидеть, какие книги должны появиться, откликом на живой интерес читателей к определенной теме, только выстраивалась ее «система», — Ремзин улыбнулся, — но чутье у нее уже было. Чутье и наблюдательность, да. Работая в библиотеке, она очень ясно видела, изо дня в день, какие книги или публикации в прессе пользуются читательским спросом, а какие почти никто не берет, она видела общую картину читательских интересов. Поэтому она могла подсказывать Полубратову: на весенние номера найди что-нибудь историческое, и обязательно подбери, в публицистический раздел, две-три статьи по проблемам дефицита, с ударными названиями, на осенние номера ищи фантастику, причем желательно нашу, из ранее запрещенной, а в разделе искусства сделай особый упор на статьи про кино… Приблизительно так. Но главное, она сама очень быстро начала подбирать материал для публикаций. Да, она стала лоцманом Полубратова в книжном море, и, если заходил разговор о том, например, чтобы подобрать хорошую «развлекаловку», но при этом с «проблемами», она задумывалась и говорила: «Я посмотрю, есть у меня идеи…» Обращалась к своей картотеке, шла по темам и по персоналиям, и потом предлагала: «У Фолкнера есть роман с криминальным сюжетом, до сих пор не переводившийся, потому что у нас он считался слишком „жестоким“ и „извращенным“; а если есть опасения, что переводчики не справятся в срок, то стоит подумать о мистическом „Серебряном голубе“ Андрея Белого, экземпляр дореволюционного издания есть в библиотеке, так что проблем не возникнет, но Белого не мешает уравновесить каким-нибудь чтением полегче, и тут почти идеально смотрелся бы „Призрак Оперы“ Гастона Леру, правда, понадобится сильная редакторская работа, потому что дореволюционный перевод и не очень хорош, и выглядит совсем архаичным, но, по крайней мере, издание есть, как основа для работы… Любая из этих трех вещей привлечет довольно много читателей.» Приблизительно так. Полубратов никогда не придумывал ничего своего.

— Получается, он был пустым местом? — спросил я.

— Получается, так. Что ж, Татьяна его любила… и тянула, как всякая любящая женщина. Но это еще не все. После всех встрясок, когда мы начали жить в новом государстве, а я, как знаете, сохранил свое положение, и даже на какое-то время стал почти хозяином города, Полубратов перебрался в Москву. Его сочли подходящей кандидатурой в главные редакторы только что затеянного частного издательского концерна — «демократического» и «популярного», как было объявлено, направления. Разговор шел о том, что и Татьяна переберется в Москву, когда он там освоится, а пока они будут видеться наездами друг к другу.

— И он ее бросил?

— Нет. Все получилось хуже. Намного хуже, — Ремзин помолчал, пожевал губами. — Давайте еще по чуть-чуть выпьем. В этой истории есть и моя вина. Но кто ж знал… То есть, я должен был сообразить, но… не сообразил, вот.

Ремзин опять примолк — и продолжил после довольно значительной паузы:

— Татьяна как раз подошла к финалу своих розысков книг Новикова. С этим она и явилась ко мне. Просила разрешения провести работы в закрытом костеле, плиты пола поднять, где надо, и прочее. А ситуация в тот момент была сложная. На здание костела претендовали несколько владельцев. Церковь, железная дорога, католическая община, одна фирма, считавшая, что здание должно отойти ей, за долги железной дороги, и грозившаяся наложить арест, через судебных исполнителей, до рассмотрения дела судом… Словом, всякой твари набежало по паре, и все с претензиями. Поэтому важно было не привлекать лишнего внимания к этому зданию, пока все не утрясется. А представляете, что бы началось, если бы прошел слух, что там, очень вероятно, скрыто книг на десятки тысяч долларов. Каждый из претендентов и книги посчитал бы своей собственностью, и еще пуще разгорелись бы страсти, и фирма уж не преминула бы обратиться в суд, чтобы здание арестовали и опечатали, и такое бы началось!.. Нет, какие-то проблемы я бы разрулил, и на суд смог бы надавить, но вся беда в том, что я в те дни буквально жил на чемоданах. Мое новое назначение ожидалось, в Москву, в штаб крупного политика, который потом стал одним из самых известных наших губернаторов, и я мог улететь буквально в несколько часов. А стоило бы мне уехать — всем остальным на Татьяну было бы наплевать, она бы эти книги не отстояла, уплыли бы они в чьи-нибудь загребущие руки, при тогдашнем хаосе и бардаке… Допуская, что книги там вообще были. Теория Татьяны, согласитесь, выглядела настолько слабой, настолько высосанной из пальца, что я отнесся к ней… с иронией, скажем так. Будь я убежден, что книги там действительно спрятаны, я бы, конечно, рискнул и отворил для Татьяны двери костела — на, ищи! — а сам уж постарался бы принять на себя все удары.