Бентли Литтл - Рассказы. Часть 1

Кожаная перчатка с длинными стальными лезвиями, прикрепленными к пальцам.

Эд отшагнул, словно от удара током. Он совсем забыл о ней. На перчатку погребенную в куче старого тряпья в подвале, возле мусоросжигательной печи, Эд наткнулся случайно, и теперь он вспомнил, что собирался поговорить о своей находке с директором и спросить, что с ней делать.

Но почему-то он обо всём забыл.

Эд поднял перчатку, держа её с опаской. Пальцы-лезвия безвольно повисли и сошлись вместе, издав приятный металлический звук. Без сомнения, она была вдохновительницей его сна. Его сна о длинных пальцах. Его сна о потенции. Эд надел перчатку. Она была туговатой, но удобной, и длинные стальные пальцы определённо каким-то образом заставляли его чувствовать себя более сильным, более мужественным.

Более могущественным.

Откуда-то до него донесся звук детского пения, мелодия смутно знакомой песенки, которая казалась невинной и одновременно пробирала до костей. Эд резанул воздух пальцами раз, другой и пение исчезло, сменилось приятной тишиной. Он постучал лезвиями по металлической полке. Они щелкали громко и приятно, производя звук барабанной дроби. Эд осмотрелся и над собой, на верхней полке, увидел запечатанную коробку. Он потянулся и пальцы, достаточно длинные, чтобы достать коробку, легко и чисто прорезали картон, вызвав обрушившийся ему на голову водопад высыпавшихся карандашей.

Эд улыбнулся и снял перчатку. Когда он её положил, стальные лезвия, бывшие продолжением его коротких пальцев из плоти и крови, бессильно легли на полку.

Улыбка с его лица исчезла. Счастье, которое он ощущал секундой раньше, сменило неприятное ощущение пустоты. Эд уставился на перчатку, на коричневую кожу и приглушенное сияние лезвий. Перчатка была ему как раз, удобно сидела на руке, но сейчас, когда он смотрел неё, это почему-то казалось неправильным. Она выглядела как оружие. Кто мог сделать перчатку с лезвиями на пальцах? Кто вообще мог придумать нечто подобное? Какой-нибудь ребенок на уроке труда? Эд так не думал.

Он будет придерживаться своего первоначального плана: скажет о перчатке директору и пусть тот сам решает, что с ней делать.

Эд нашел бутылку «Лизола», взял её с полки и понес из комнаты. В коридоре он остановился, закрыл и запер за собой дверь, затем, слегка озадаченный, остановился. Он знал, что хотел пойти в кабинет мистера Кинни и что-то ему сказать, но хоть убей, не мог вспомнить, чт о именно.

Он посмотрел на руку, пошевелил пальцами, и забытое почти вернулась к нему. Но потом всё о чем он думал померкло, обратилось в ничто.

Ну и ладно. Рано или поздно вспомнит.

Эд взял швабру, «Лизол» и начал мыть коридор, ведущий к столовой.

Лиза проснулась в больнице. Где-то рядом раздавалось ритмичное пульсирующее пиканье современной медицины в действии. Но ни голосов, ни людей она не слышала. Лиза села, огляделась и обнаружила, что находится в длинной белой комнате, заставленной букетами цветов, стоящими в ряд вдоль стены. Ни мебели, ни медицинских приспособлений в комнате не было. Рядом с кроватью — стена миниатюрных телеэкранов, каждый монитор был сплошь залит красным цветом. Лиз моргнула. Это не было похоже ни на одну больничную палату, что она когда-либо видела.

Чувствуя легкое головокружение, Лиза поднялась с постели. Увидела окно за кроватью. Она подошла к нему и выглянула, но за квадратом стекла увидела другую больничную палату, идентичную её собственной, за исключением того, что стены и кровать были красные, а стена миниатюрных телевизоров показывала сплошную белизну.

На кровати лежала кукла Барби в человеческий рост.

Лиза отвернулась от окна и через всю комнату побежала к выходу. Она распахнула дверь и рванулась в коридор, но тут же, возле стены, остановилась. Всё здесь было неправильным, пугающе смещённым, резко угловатым. Пол, стены и потолок соединялись под странно острыми углами, шахматная плитка пола была двигающейся оптической иллюзией. Металлические стыки инвалидного кресла в центре коридора, скреплялись искривленными соединениями, которые казались невозможными.

— Помогите! — закричала Лиза. Эхо её голоса по мере удаления изменялось: вместо того чтобы ослабеть и затухнуть, оно становилось ниже и увереннее, пока не вернулось к ней в поистине ужасающем образе и звучании.

Она побежала по больничному коридору прочь от эха, миновала комнату со стеклянными стенами. Эта была палата новорождённых, но кроватки и колыбельки были разломаны и опрокинуты, а постельное белье изрезано в клочья. Освещения не было, но, даже мельком глянув, она увидела брошенные на пол маленькие неподвижные тела. На полке у окна, были рассажены шесть или семь голых младенцев, личики которых смотрели в противоположную от стекла сторону. На безволосых затылках детских головок были вырезаны окровавленные треугольники глаз и носов, злобные ухмыляющиеся рты тыкв-фонарей.