Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

Сильный удар об воду вызвал мышечный спазм. Забившая рот лепешка не давала вздохнуть. Силясь вынырнуть, Долговязый судорожно хлестал руками пену, но холод и страх сковал движения. Всё же ему удалось всплыть. Перед глазами замаячила цепь кормового якоря. Он попытался дотянуться. Рука скользнула о мокрый металл. Силы стремительно покидали тело. Руки тяжелели, ноги отнимались. Соленая вода быстро заполняла легкие. Долговязый шёл ко дну.

Утро выдалось недобрым. Надо же, потерять сразу двоих — лучшего арбалетчика немого Го и такого отличного мечника как Уги — настоящее расточительство для командира. О кашеваре сержант не жалел, да и немой мог объявиться по своему обыкновению в любую минуту. Но то, что ушел Уги, крайне огорчило. Видать парень по-настоящему решил порвать с военным делом. В глубине души сержант его понимал — кто захочет рисковать жизнью задаром? И всё же… Старый вояка грустно хмыкнул — вот он-то всю жизнь лишь этим и занимался. И почти всегда бесплатно. Да уж, столько лет верой и правдой служить королю и остаться без гроша. Дома нет, семьи тоже, а трупы друзей давно склевали стервятники. Из нажитого лишь повидавшая виды секира, да длинные обвисшие усы. И ещё свежая дыра в плече — не первая и, по всей видимости, не последняя.

Юждо Дрюдор не винил мечника — тот сделал свой выбор. Единственно верный. Хотя, по правде сказать, сержант рассчитывал, что Уги останется. Но случайностей не бывает, и то, что несколько дней назад парень выжил в страшной мясорубке у оврага, означало лишь одно — удача улыбается не часто, и нечего лишний раз испытывать её благосклонность.

Сержант выжил тоже, но в его случае это не значило ровным счетом ничего. Он выживал всегда и уже привык к этому. Потому что больше ни на что не был годен. Умел только выживать и убивать. Сын разорившегося пьяницы-фермера, он много раз собирался бросить службу, осесть, завести хозяйство и стать мирным пахарем. Даже придумал, чем займётся. Это будут овцы и томаты. Он не мог объяснить, чем такое сочетание привлекло его воображение, но точно знал: когда это случится, у него будет прекрасная отара тонкорунных овец и целое поле красных сочных томатов.

И еще он знал, такого не случится никогда.

Солнце уже висело в зените, когда впереди показались городские стены Омана.

— Правильно, что ушли, — наконец нарушил молчание сержант.

— Что? — переспросил Микка.

— Говорю, хорошо, что ушли.

— Наверное.

— Не хочу с островитянами дело иметь. Чужеземцы они. Пиратское отродье. Чего доброго сунут исподтишка стилет под лопатку, и будь здоров.

— Странно, что отпустили.

— Потому что с нас взять нечего.

— Значит, к Монтию не пойдете?

— А что посоветуете? Вы, поди, ближе ко двору.

— Куда уж ближе, — печально усмехнулся Микка. — Я в столице-то был пару раз. Король меня и не вспомнит. Вот мой дядя, тот имел вес в Первой Ступени. А без него я никто. Сейчас мой баронский титул — пустой звук. Из нажитого этот горский меч да конь Черный.

— Ваш дядька славным воякой был. Не мог оставить Красный Город — благородство мешало. После того как Фаро-полукровка ушёл в степь, супротив немытых оставался только Ига. А отдать Дикую Сторону кочевникам — все одно, что пригласить орду к себе на пироги. Теперь уж точно случится.

От переполнявшей злости сержант пнул носком ботфорта лежащий на дороге камень, подняв столб едкой пыли. Затем вынул из-под полы небольшой кожаный бурдюк и жадно приложился дрожащими губами. То ли украденное, то ли выменянное у островитян вино лилось по его обвислым усам.

— Бестолково погиб, — обтёр рот тыльной стороной ладони. Добавил с короткой звучной отрыжкой: — Зазря.

— Это как?

— А вот так! — нервно бросил. — Все помощи ждал. Говорил, мол, вот-вот из столицы подкрепление прибудет. А Хор, ослиный хвост, про гарнизон позабыл. О своей шкуре пекся. Когда казенные деньги кончились, а провизии оставалось на десять дней, дядька ваш все свои сбережения на солдат истратил. Потом к Монтию на поклон… тот хоть и враг нам, но себе-то не враг. Понимал, барыга, что не будь на восточных границах графского гарнизона, немытые давно бы разграбили его Оман. Но и он не помог, горячей смолы ему на голову. Давняя злоба у Монтия к графу… Вот и говорю, погиб ни за что.

— Ну, так уж?

— А что за смерть без славы, — сержант скривился и сплюнул слюной, коричневой от жевательного табака. — Вот вы давеча спросили, к кому я желаю податься. А я ответил — у кого золото, тот и хозяин. Так-то оно так, но кроме денег есть ещё кое-что.