Вадим Дмитриев - Чёрные лебеди

— Пообещай, что больше никогда не будем говорить об этом?

— Обещаю, — ответил Праворукий.

— Пока не разберусь, о возвращении говорить рано. Альфонсо сказал, нужно выждать. Он поможет. Одного не пойму, зачем мы идём с ними?

— У каждого свои цели. У нас с тобой свои, у лесорубов свои. Они надеются, что ты поможешь им найти золото. Мы планируем другое.

— Если научишь меня геранийскому, я расскажу им, что есть вещи гораздо важнее золота. Расскажу о философии Эсикора, о гуманизме, о мудрости отакийских книг, о поэзии и человечности.

— Боюсь, им будет не интересно. К тому же, для них отакийцы — враги.

— Говорю же, я поражена. Искренне полагала, что мы несём мир и просвещение. В Отаке, которую знаю я, достойнейших людей большинство. Учёные и философы, ваятели и живописцы, поэты и сказители. Такая она, страна моего деда Лигорда. Ты же был там и видел всё собственными глазами? Хотя, наверное, достойные люди есть всюду. Как хочется, чтобы и здесь жить стало не хуже, чем в моей Отаке. Убеждена, синелесцы поймут меня, надо только суметь объяснить. Я отакийка по отцу, по матери я здешняя, и уверена, геранийцы достойны лучшей жизни. Наверное, в большинстве своём они тоже хорошие люди. К примеру, как ты, Угарт.

— Я много знаю думающих иначе.

— Нет, поверь, я в людях разбираюсь, и могу отличить хорошего человека от дурного. И ещё… можно я впредь буду звать тебя Угартом? Ведь так когда-то называла тебя твоя мать? Поверь, прозвище Праворукий не для рыцаря.

— Как пожелаешь, принцесса. — Праворукий пожал плечами. Затем хитро сощурил один глаз и спросил: — И какой, по-твоему, человек Дрюдор?

— Несчастный. Часто подходит ко мне и что-то говорит по-геранийски. Долго и быстро, и ничего не понятно. Знает же, что я ни слова не понимаю, но говорит-говорит и хмурится, а у самого глаза как у побитой собаки. Будто ищет чего-то всю жизнь и не может найти. Вроде бы ему нужен кто-то понимающий, но никто неспособен даже из тех, кто знает геранийский. Но я его понимаю. Когда не знаешь языка, прислушиваешься к интонации, наблюдаешь за жестами, за голосом, за лицом, пристально всматриваешься в глаза, вот тогда и узнаёшь человека по-настоящему, нежели если бы понимала им сказанное. Понимаю лишь слова, когда он ругается. Особенно на Корвала. Да и ругается-то всё по-доброму. Единственное… а что такое сенгаки?

— Зверёк такой, северный.

— Зверёк?

— Да. Совсем не опасный, хоть и большой.

— Почему же когда он произносит это слово, его усы становятся торчком, а глаза метают молнии? — её глаза снова загорелись светом.

Праворукий еле заметно ухмыльнулся, но не ответил, а напротив, спросил:

— Признаться, ты и меня удивила тогда. Всё хочу спросить о…

— Не надо, — отрезала девушка, — просто запомни, я — «летучая рыбка».

— Живёшь и в воде и в небе, как морские сирены?

— Сказала же, не надо об этом! — Кроме всего прочего, девчонка была ещё и довольно упряма.

— Ладно, не буду. Только знай, прежде я отдам всю свою красную кровь до капли, нежели ты потеряешь хоть каплю своей голубой.

— Спасибо, Угарт, я чувствую это, — улыбнулась принцесса. — Значит, о возвращении поговорим позже. Прежде разберёмся с предателями. Так что, научишь языку? И знай, в Отаку я вернусь только с тобой… и с головами изменников.

— Твоя взяла, — рассмеялся Праворукий. — А насчёт разборок… сперва кое с чем разберёмся в Кустаркане, а там посмотрим.

Прижавшись грудью к мужской спине, обняв за худые плечи, она слушала, как догорает костёр и плещется вода в озере. Дышала размеренно и глубоко, и приятная лень наполняла все складочки её податливого тела. Как же не хочется открывать глаза. Лежала бы так вечно, укутанная нежностью и наслаждением. Ни единой мысли, едва уловимо кружится голова и каждый мускул расслаблен.

Происшедшее, казалось невероятным. Она вспомнила, как когда-то зло скрежетала зубами, слушая по ночам скрипы родительской кровати. Как наливалась негодованием, видя по утрам довольное лицо Пустоголовой Тири. Она понимала, что мать делала с отцом, но не понимала зачем. Она не стыдила и не упрекала Кривого Хайро. Знала, то были прихоти матери.

Человек лежал неподвижно. Непроизвольная улыбка тронула её губы. Она вспомнила, как впервые повстречала его. На дороге, у болота. Как подумала тогда, что без своего коня и без медальона он никчёмный клеймёный калека. Теперь она думала по-другому.

— У тебя есть имя? — спросила тихо.

— Да. И ты его знаешь, — услышала в ответ.