Генри Каттнер - Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 2

Я вспомнил, что один знаток звукотехники рассказывал мне, как он попытался записать на пленку выступление Эрики и скрытые звуки, но странный шум из-за кулис никогда не записывался.

Эрика допила мартини со льдом, который уже превратился в воду, и продолжила:

— Я расскажу тебе то, что раньше никому не рассказывала. После того, как папа умер, я нашла коробку с письмами от его отца, Эриха Цанна, адресованного моей бабушке. Они были написаны в Париже, в основном в 1924 и 1925 годах. Я могу немного читать по-немецки, так как дома мы часто говорили на нём.

Письма повествуют о событиях, когда старик играл на своей скрипке в полном одиночестве ночью на чердаке, где он жил. Он, кажется, намекает на то, что рядом с ним что-то было, и только звук скрипки отгонял это от Цанна.

Есть одно письмо, в котором он рассказывает, что испытывает чувство вины за то, что «совал свой нос в вещи, которые лучше оставить в покое». На немецком языке это не звучит так вульгарно. И в одном фрагменте, который я перевела со словарём, Цанн говорит о том, как он в полночь выглянул из окна и увидел «тёмных сатиров и вакханок, что исполняли безумный танец и кружились в бездне облаков, в тумане и среди молний».

Сумасшедший, ха? Он, должно быть, был действительно в нервном расстройстве. Но я нашла другое письмо в коробке — отчет Парижской полиции, говорящий, что Эрих Цанн исчез, и его не удалось найти. Это, должно быть, был ответ бабушке в Штутгарт на её запрос о пропавшем Цанне.

Пит Муцио подобно дьяволу материализовался в облаке дыма позади Эрики:

— Перерыв закончен, Эрика? Время для последнего выступления.

Его волчья улыбка казалась насмешкой, хотя я не думаю, что он слышал наш разговор.

Пока я сидел в ожидании музыки, мне пришло в голову, что между старым Эрихом Цанном и его внучкой есть что-то общее. Он, возможно, был сумасшедшим, и Эрика такая же странная. Да и круг её общения — такие же сумасшедшие. Но в то же время я видел, как эти очевидные параллели могли бы довести того, кто и так был нервным и встревоженным, до полного безумия.

Я пытался придумать, как помочь Эрике сбежать из «Багрового Сгустка». Может ей как-нибудь взять отпуск, а затем продлить его? Но здесь была дилемма: именно в этом клубе группа стала успешной, а Пит Муцио (да будут прокляты его острые клыки) состряпал контракт таким хитрым образом, что в нём нет лазеек. По каким-то причинам Томми, лидер группы, отказался сокращать композиции или говорить, почему не делает этого. И при этом он отклонил предложения, которые, возможно, привели бы группу к настоящей известности.

Томми с его прической Иисуса и полуслепыми, направленными внутрь себя глазами, казалось, был постоянно обкуренным, и если он был слишком далёк от того, чтобы позаботиться о себе, как можно было ожидать, что он будет волноваться об Эрике?

С течением времени дела не становились лучше. Эрика всё время выглядела худой и напряжённой. Выступления группы, стоящей позади нее, становились всё более безумными, а Эрика вопила и выдавала вокальные пассажи громче уродливого невыразительного рёва, который, казалось, появлялся на сцене из ниоткуда.

Уже не ощущалось новшества в музыке, и хотя это всё ещё был прибыльный бизнес, на концерты приходили только старые поклонники и наркоманы. Вечер символической борьбы Эрики на сцене казался им эквивалентом эмоционального катарсиса. Репортеры и бойскауты из звукозаписывающей компании «A&R» более не интересовались «Электрическим Комодом», а искали другие странные группы, которые были более сговорчивы в эксплуатации своего творчества.

Однако в тот заключительный вечер, клуб был забит зрителями, потому что это была пятница (не тринадцатое, но тем не менее, Черная пятница). Я приплёлся в клуб довольно поздно, и бросил взгляд на Эрику как раз перед последним выступлением того вечера. Протиснувшись через толпу и приблизившись к ней, я был потрясён видом её опустошенного лица, рассеянным взглядом фиолетовых глаз и сморщенным ртом.

На мгновенье я решил, что её личность кардинально изменилась, но она, казалось, узнала меня, и пока органист завершал настройку своего политонального калипсо, я взял Эрику за руку и отвёл в сторону.

— Эрика, ты выглядишь больной, — выпалил я обеспокоено, забыв о вежливости. — Отпросись и давай выберемся отсюда. Ты, должно быть, заработала уже достаточно, чтобы выкупить свой контракт с Томми или Питом, или с ними обоими. Ты не должна делать этого; это постепенно убивает тебя. Я помогу. Ты знаешь, что нравишься мне, — добавил я. Это был единственный случай проявления моих чувств к ней.