Кассандра Клэр - Город небесного огня [litres]

– Ты сам убивал и разлучал семьи, – в тон ему подхватила Клэри. – Возле этого дома дежурил охранник, ему было поручено меня защищать. Что ты с ним сделал?

– Наглядно объяснил, как именно надо выполнять столь ответственную работу, – ответил Себастьян. – Присматривать за моей дражайшей сестренкой. – Свободной рукой он коснулся ее локона, пропустил его между пальцами. – Рыженькая, – дремотно промолвил он. – Как закат в огне и крови… Как падающая звезда, целующая верхний слой атмосферы… Мы ведь Моргенштерны, – добавил он неожиданно резко. – Яркие утренние звезды. Дети Люцифера, наипрекраснейшего из ангелов. И наш облик обретает высшую красоту именно в момент падения. – Он помолчал. – Взгляни на меня, Клэри. Взгляни на меня.

Она невольно подчинилась. Черные глаза – колючие, как острый голод, – резко выделялись на фоне его белых, как соль, волос, его бледной кожи, легчайшей розовой пастели на скулах. Живший в девушке художник знал, что он великолепен: как пантера, как флакон с мерцающим ядом, как полированный череп мертвеца. Люк однажды сказал, что ее талантом было умение выискивать красоту и ужас в обыденных вещах. И хотя все, что касалось Себастьяна, ох как далеко отстояло от обыденности, и то и другое она видела даже в нем.

– Люцифер был самым красивым среди небесных ангелов и самым гордым из всех созданий. И настал день, когда он отказался склонить голову перед человеком, ибо знал, что тот стоит ступенью ниже. Вот за это Люцифера и сбросили в бездну, а заодно и всех тех ангелов, кто встал на его сторону: Велиала, Азазеля, Асмодея и Левиафана. И Лилит. Мою матушку.

– Никакая она тебе не мать.

– Верно. Она больше, чем мать, потому как, была бы она обычной матерью, из меня вышел бы колдун. Однако я питался ею кровью еще до собственного рождения, и вот почему я очень отличаюсь от колдунов и прочих ведьмаков, ведь я лучше их. Мать-то моя Лилит была когда-то ангелом.

– К чему ты клонишь? Дескать, демоны те же ангелы, которые всего-то ошиблись выбором?

– Величайшие демоны не так уж отличаются от ангелов, – заметил он. – И мы с тобой тоже во многом схожи. Я ведь уже говорил об этом.

– Помню-помню, – кивнула она. – Да, дочь Валентина, есть в твоем сердце кое-что темное…

– Ну, вот видишь, – удовлетворенно сказал он, пропуская ее волосы сквозь пальцы. Рука опустилась к плечу, затем оказалась на груди и наконец замерла напротив сердца. Пульс у девушки словно взорвался, ударив по венам; тут же возник порыв оттолкнуть Себастьяна, но она сдержалась, заставив правую руку свободно свисать вдоль туловища. Пальцы касались нижней кромки куртки, под которой скрывался Геспер. Пусть даже не получится убить Себастьяна, можно хотя бы выиграть время, пока не подоспеет помощь. Может, даже удастся захватить его в плен… – А вот наша с тобой мать меня обманула. Отказалась от меня, возненавидела. Я был всего лишь младенцем, а она меня уже ненавидела. Как и наш с тобою отец.

– Валентин занимался твоим воспитанием…

– Но всю любовь отдавал Джейсу, неродному ему. Вечному сорванцу, своенравному бедокуру. Я же послушно выполнял все, что говорил отец, а он за это меня ненавидел. И тебя тоже, кстати. – Его глаза пылали в темноте серебряными кляксами. – Парадокс, не находишь? А, Кларисса? Мы с тобой кровь от крови, плоть от плоти Валентина, а он нас ненавидел. Тебя – потому что ты лишила его нашей матери. Ну а меня из-за того, что я в точности был тем, что он и замыслил создать.

Клэри вспомнился Джейс, окровавленный, в разодранной униформе, стоящий с клинком Моргенштернов на берегу озера Лин и кричащий Валентину: «Зачем я тебе? У тебя же рос собственный сын!» И хриплый голос Валентина в ответ: «Не сын был мне нужен, но солдат. Воин. Я думал, что им станет Джонатан, однако в нем слишком много от демона. Он рос жестоким, неуправляемым, непредсказуемым. Ему с детства недоставало терпения и участия, чтобы следовать за мной и вести других по предначертанному пути. Тогда я повторил эксперимент на тебе. И снова неудача. Ты был слишком нежным, не в меру сострадательным. Чувствовал боль других как свою собственную. Ревел, когда умирали твои питомцы. Пойми, сын мой… я любил тебя за эти качества, и они же сделали тебя ненужным».

Клэри слышала дыхание Себастьяна, тяжелое, неровное.

– Ты сама знаешь, – продолжил он, – что я не лгу. Все, что я сказал, – чистая правда.

– И какое это имеет значение?

– Что значит какое? Да ведь мы же с тобой почти близнецы! – Голос Себастьяна вдруг поднялся чуть ли не до истерических высот. Клэри вздрогнула и, пользуясь моментом, сдвинула пальцы ближе к Гесперу. – Ты моя, – прибавил он, с видимым усилием удерживая себя в руках. – Ты всегда была моей. С момента появления на свет, сестричка, хотя тогда этого не знала и не понимала. Ничто и никто не разорвет эти узы. И вот почему я даю тебе второй шанс.