Елена Блонди - Анбыги [СИ]

Шли дни, Корекчи уходил на охоту, возвращался с добычей, и ел то, что наготовила ему белка Хаас, любовался танцем змеи Шиу, слушал прекрасные песни птицы Каримы. А потом понял, что старость скоро постучится в тяжелую дверь и войдет, взломав все замки и запоры. Тогда он собрал трех своих жен, и попросил родить новых анбыги. Но из яиц Шиу вылупились змееныши и уползли в густую траву. Бельчата упрыгали вверх по стволам, вереща на своем беличьем языке. Птенцы Каримы встали на крыло и улетели, исчезая в небе.

Заплакал тогда анбыги Корекчи, хватая себя за седеющие волосы. Заплакали рядом жены. Они очень любили мужа, и не их вина, что вместо новых анбыги рождались у них звериные детеныши. Хаас наготовила мужу еды. Шиу станцевала ему прекрасный танец. А Карима убаюкала дивной песней.

Втроем ушли они в глухой лес, куда сам Корекчи не заходил, боясь не вернуться. Там, посреди мертвых болот росли старые деревья с ножами вместо листьев. Обнялись жены на прощанье и кинулись на ножи, отдавая свои жизни, и повторяя общую на троих одну просьбу. Не зная, исполнит ли ее мертвая вода болот.

Солнечным утром проснулся Корекчи, полный сил и радости, сытый и отдохнувший. Вышел из дома и обомлел. На мягкой траве сидела девушка. Гибкая и прекрасная, как расписная змея. Встала, подавая ему руку и пошла следом за мужчиной в дом, захлопотала у печи, готовя вкусную еду и напевая золотым голосом чудесные песни. А после легла с ним в постель, и любила его так, что назвал ее муж именем Хаашика — соединив в одно имена любимых жен. Так из трех смертей родилась одна жизнь. Навсегда отданная супругу, без которого ее и не было бы. С тех пор племя анбыги не умирает. Никто не нужен тем, чей предок оставил во сне прежнюю жизнь, а новую нашел там, где проснулся, потому анбыги живут в самых глухих местах. И если двое хотят соединиться в семью, настоящую, то делают это не только лишь для себя, а для всех анбыги, чтоб племя не умерло, растворяясь в других народах.

Ольга улыбнулась Кириллу. Поправила волосы, крепче втыкая в уложенные косы шпильки.

— Если ты хочешь жениться, ты становишься не только мужем, но и анбыги. И не до смерти, мой любимый. А навсегда. На все времена мира.

Поезд качался, покачивалась в такт женская голова, увенчанная тугой прической. Не было видно лица, свет прятался за спиной Ольги. Кирилл кашлянул, кладя руки на столешницу. Уточнил осторожно:

— Меня не заставят, ну, там, орехи собирать или змей готовить?

Ольга засмеялась, вставая и поправляя длинную юбку.

— Ничего такого. Все, что будет, касается только меня. Понял?

За окном вдруг проплыл фонарь, и Кирилл вздрогнул, таким чуждым в замкнутом сумраке казался обычный электрический свет. Качка изменилась, под дном вагонов залязгало. Поезд замедлял ход.

На маленькой бетонной платформе не было ничего, кроме тумана вокруг пары фонарей. Кирилл стащил чемодан и встал, поправляя на плечах лямки рюкзака. Ольга быстро прошла мимо и скрылась в тумане, оттуда послышался ее голос и чей-то еще, негромкий. Кирилл понес чемодан к узкой лестничке, которая неохотно открывала ступеньку за ступенькой. Спустился и встал внизу, касаясь плечом грубой закраины бетона. Ждал вообще-то, ну, к примеру, лошадь с подводой. А тут, почти в полной темноте, блестели округлостями и точками силуэты двух мотоциклов, один — с коляской.

— Грузи, — распорядился хрипловатый мужской голос, — глубже туда. Поместишься, люлька большая.

Кирилл втиснулся в коляску, устраивая ноги на чемодане. Молча, потому что ездок тоже замолчал, повернулся, ища глазами Ольгу. Та уже сидела за спиной второго всадника, белело в темноте обнаженное колено, а рука обхватила мужскую талию. Заревели в унисон моторы, первый мотоцикл дернулся, унося двоих. Кирилл натянул выданный молчаливым парнем шлем, гадая, точно ли видел — голова Ольги в таком же шлеме легла на спину, прижимаясь к кожаной куртке. И глаза закрыты, а на губах улыбка.

'Что ты там разглядел, в тумане таком', одернул себя, и уставился вперед, пытаясь увидеть за пластиком коляски хоть что-то кроме серой кривой ленты узкой дороги. Мимо неслись те самые елки, которые успели надоесть ему за полдня в поезде. Ветер лапал горячее лицо.

Анбыги, думал Кирилл, трясясь в коляске и посматривая на профиль, скрытый щитком шлема, ее братья, первенец и второй. Дети семьи, значит, или как там, в сказке. Хорошенькая сказка, с байкерами в кожанках и спортивных шлемах.

Солнце вышло как раз, когда мотоцикл затормозил у высоких ворот. Распахнутых. Въехали в просторный двор, покрытый асфальтом. Кирилл вылез, поводя уставшими плечами. Сняв шлем, осмотрелся и протянул рук у навстречу мужской руке.