Татьяна Корсакова - Лабиринт Медузы

Она провела в коме два месяца, а потом глухой безлунной ночью очнулась. Вот только это была не ночь, а яркий солнечный день, просто Ника ничего не видела, а мозг уже принялся ее защищать. Что случилось дальше, Ника помнила смутно. В память врезалось только одно: горькое, как полынь, отчаяние. Ей не быть такой, как прежде. Зрение не вернется. Теперь она не просто уродина, но еще и слепой инвалид, потому что, если тебе проломили череп, а потом бросили умирать за гаражами, не стоит надеяться на легкий исход. И не важно, что с глазами ее полный порядок. С глазами порядок, а вот с мозгом – беда. Кажется, невролог, который ее осматривал, что-то говорил про корковую слепоту, но Ника его не слышала, Ника хотела умереть.

Первую попытку она предприняла там же, в больнице. Темной глухой ночью – теперь вся ее жизнь превратилась в темную ночь – она выдернула из вены иглу от капельницы. Скальпелем, наверное, было бы удобнее, но теперь она могла лишь действовать на ощупь. Иглу в вене она чувствовала, а скальпель пришлось бы искать…

С иглой ничего не вышло, как Ника ни старалась. Просто к отчаянию добавилась еще и боль в исполосованной руке. А потом кто-то истошно завопил прямо у Ники над ухом, и жизнь ее переместилась из одного кошмара в другой. Другой дурно пах лекарствами, хлоркой, мочой и еще тысячей неподдающихся идентификации запахов. В другом мире Нику лечили уже не от черепно-мозговой травмы и слепоты, а от суицидальных мыслей, отбивали охоту попытаться еще раз. В другой мир мама не приезжала. Для нее, измученной Никиной болезнью, это было слишком. В другой мир приехала бабушка. С бабушкой стало легче. Она не ругала и не уговаривала, она даже не плакала, она просто разговаривала с Никой. Рассказывала о всяких пустяках, навроде проделок кота Мурзика, пересказывала мировые новости, а когда новости заканчивались, просто читала вслух книги. Кому-то из них, а может, и обеим сразу, удалось убедить врачей, что с Никой теперь все будет хорошо. В психическом плане. Про физический они не разговаривали, Ника не хотела. И думать о том, как ей придется жить дальше в кромешной темноте, она тоже не хотела.

После выписки из психиатрической клиники наступил долгий период реабилитации. Реабилитация началась, а школа закончилась. Потому что какая же школа, когда ты вот такая… никакая? Ника пыталась учиться самостоятельно. Как умела, так и пыталась. Вот только шрифт Брайля осваивать отказалась наотрез. Ей казалось, что стоит только выучить все эти выпуклости и впадинки, и все – путь обратно в нормальную жизнь будет для нее закрыт окончательно.

Так уж вышло, что Ника отказалась от Брайля, а мама от Ники. Слишком тяжело, слишком невыносимо. И вообще, это все так неприятно!

У бабушки Нике было хорошо. Насколько такое вообще возможно в ее нынешнем положении. Бабушке не было ни слишком тяжело, ни слишком невыносимо. Бабушка Нику просто любила и раскладывала по всему дому яблоки, чтобы заглушить запах пожарища.

– Собирайся, Доминика! У нас всего пара часов в запасе! – Мама продолжала мерить шагами комнату. – Вечером мы улетаем.

– Куда? – Она не собиралась никуда лететь, но спросить ведь можно?

– Далеко. К морю! Ты хочешь к морю, детка?

Детка никогда не бывала на море, поэтому не знала, хочет или нет. Но любопытно. Чертовски любопытно!

– И что там у моря? – Еще один безобидный вопрос. Ведь за спрос не бьют.

– А у моря – дом! Да что там дом! Я погуглила, там настоящее поместье! Вот как в глянцевых журналах про красивую жизнь.

Мама любила и глянцевые журналы, и красивую жизнь. А Ника любила море. Наверное. Море – это же круто.

– Я ведь ей писала, его маменьке! Давно, еще до этого несчастного случая. Вот как только узнала, кем на самом деле был твой папаша, так и написала. А что?! Я столько лет тянула тебя на своем хребте! Одна, без мужа, без помощи. А тут родственнички богатенькие, с деньгами и поместьями. Я ей написала, рассказала, какая ты лапочка и как сильно похожа на своего отца. А она не ответила. Проигнорировала! Представляешь? Я уже хотела ехать к ней сама, разбираться. Но тут с тобой случилась эта… неприятность. И вообще, где я, а где она, владычица морская?! – Мамин голос сочился ненавистью и ядом. – А потом думаю – да что я в конце концов теряю? Я ведь обязана бороться за твое счастье. И написала снова. И вот ко мне является этот поверенный. Неприятный тип, но сразу видно, что не из простых адвокатишек. Одни только часы стоят столько, сколько нам за всю жизнь не заработать. Является и сообщает, что твоя бабка готова тебя признать. Одумалась, старая ведьма!