Елена Усачева - Большая книга ужасов — 73 [сборник]

Эта птица была заметно меньше той, что сидела над Анжи, но у нее тоже была женская голова. Волосы стояли дыбом и полыхали, как хороший костер. Крылья ее и хвост состояли из крупных темных перьев, переходивших на спине в красные. Она сидела, расправив крылья, и тянула одну протяжную ноту.

Едва только взглянув на нее, Анжи захотела спать. Опухшие после долгого рыдания веки отяжелели, глаза защипало, по телу волной разошлось приятное тепло. И она бы, наверное, так и улеглась на лавочке, растолкав давно уснувших Джека и Серого, если бы из темноты на нее не глянул Ужас.

Глаза третьей птицы пронзали насквозь. Они были красными, как огонь, и черными, как смерть. Они испепеляли Анжи и тут же возрождали из пепла. Птица была самой Ночью. Ее чернота была чернее любого черного цвета. Но, приглядевшись, Анжи заметила, что в ее крыльях мелькают белые перья с голубыми и красными полосами. Клюв — нежно-фиолетовый, заостренный, похожий на клинок. А глаза яркие, зеленые, цвета молодой травы. И столько в них было мудрости, столько знания, что Анжи, не задумываясь, шагнула в кусты.

Эта птица тоже пела, но ее песня была сладостной, и Анжи, наверное, непременно умерла бы, если бы эти звуки прекратились.

— Стой! Не ходи! — прошептали ей в затылок. Но она не могла отвести взгляда от колдовских глаз. Сидевшая перед ней птица наливалась цветом и уже не просто манила, а звала за собой, требовательно, настойчиво.

— Оглянись! — кричали за ее спиной.

Но зачем ей было оглядываться, когда перед ней была сама Радость?

— Посмотри под ноги! — прошипели ей прямо в ухо. И от этого контраста благости и ненависти Анжи покачнулась и машинально глянула вниз.

Наверное, о таких случаях говорят, что от ужаса у людей волосы встают дыбом. Волосы у Анжи встали дыбом не хуже, чем у второй птицы, усыпившей мальчишек. Под ногами были кости. Человеческие кости! Руки, ноги, ребра, черепа с остатками волос и щербатыми зубами. Черные провалы глаз пялились на нее. Голые улыбки. Ушедшая жизнь.

Песня в ее ушах прервалась. Анжи испуганно вскинула голову. Птица снова стала черной. Черный поглотил все остальные цвета. Птица раскинула крылья, распахнула свой страшный клинообразный клюв и заорала. В лицо Анжи ударил сильный порыв ветра. Кости под ее ногами зашевелились.

— Не мешай мне, сестра! — завопила черная птица, да так, что у Анжи заложило барабанные перепонки. — Это моя добыча!

— Сирин, птица вещая! Оставь ее! — заволновалась птица с огнем в волосах.

— Она — моя! — Черная птица взлетела вверх и, сложив крылья, камнем ухнула на землю.

— Шагни в сторону, — посоветовала огневолосая, и Анжи послушно отступила.

Сирин со всего маху врезалась в землю, уйдя в нее до половины. Подпрыгнули потревоженные кости, воздух дрогнул.

Птица с трудом выбралась из воронки, отплевываясь от земли. Перья на ее крыльях были поломаны, сквозь съехавший на сторону клюв просматривались черты женского, заметно исцарапанного лица.

— Вот ведь, — вздохнула птица Сирин, по-человечески усаживаясь на землю и обдергивая переломанные перья.

Анжи не выдержала и хихикнула.

— Смейся, смейся, — разрешила Сирин. — У меня работа такая — разгонять печаль и тоску. Пожрать только не дают, а работать — это завсегда! Кстати, тебе сегодня повезло. — Сирин встала, встряхнулась и снова превратилась в черную птицу. — А с ней, — птица ткнула крылом Анжи за спину, — связываться не советую. Затоскуешь!

— Лети, лети отсюда, — махнула крылом огневолосая. — Без тебя разберемся.

Сирин чисто по-женски фыркнула, несколько раз тяжело подпрыгнула и полетела прочь.

— Домой полетела, к властителю подземного мира, — прокомментировала отлет Сирина огневолосая. На губах ее играла веселая улыбка. — Приветствую тебя, о, счастливая!

— С чего это вдруг? — От резкой смены настроения у Анжи заболела голова.

— Одновременно увидеть трех вещих птиц мало кому удается, — воскликнула огневолосая и раскинула крылья. Вокруг нее взвился ореол света, так что Анжи прикрыла глаза ладонью. — Я — птица Гамаюн, вещая птица. Услышать меня может только тот, кому это дано, тот, кто владеет тайным, то есть — счастливым. — Она сложила крылья и сказала менее пафосно: — Ну, и всем остальным бабам. Кстати, то, что ты рыдала, — это не моя работа. Алконост постаралась. Она спец по трагедиям. Должна приносить радость, но так увлекается тоской, что обо всем остальном забывает. Это она вдохновляла Шекспира. Он рыдал, когда под ее диктовку писал «Ромео и Джульетту». Вообще-то там все должно было закончиться хорошо, но она перестаралась, и в результате великий драматург всех угробил. Если бы не Сирин со своим счастьем, ты бы уже померла. И тогда вместо нас прилетели бы обычные стервятники.