Генри Каттнер - Рассказы. Часть 1

В тот же вечер он лежал на диване и курил кальян в одиночестве в глубокой темноте, король снов в стране, где все, кроме снов, было мертво. С его дивана открывался вид на балкон, расположенный высоко над пустым городом, и когда взошла луна, лучи полумесяца заблестели на радужных пузырьках белой жидкости в большой чаше, через которую пропускался дым. Сладким был вкус этого зелья, более сладким, чем соты Кашмира или поцелуи избранных невест Рая. Постепенно над правителем возобладало чувство новой и восхитительной слабости — это было, как будто он был свободнорожденным существом, сущностью безграничного воздуха. Он лениво смотрел на пузырьки, и внезапно они начали подниматься вверх, вверх и вверх, пока не завесили комнату вуалью мерцающей красоты, и он почувствовал, как реальность исчезает в их кристаллических глубинах.

И вот наступил период глубокой и мистической тоски. Ему казалось, что он лежит внутри холодных стен гробницы на плите из бледно-белого мрамора. Пронзительные погребальные звуки доносились словно эхо издалека, а его ноздри щекотали медленно плывущие ароматы могильной лилии. Он знал, что он мертв, и все же еще сохранил сознание, которое было его собственным в жизни. Вневременность общих снов не была его уделом; века проходили медленно перед ним, и он знал каждую секунду их продолжительности, когда лежал в гробнице своих отцов на каменной плите, на которой были вырезаны демонические василиски.

После того, как запахи и музыка исчезли из тьмы, в которой он лежал, наступил период разложения. Он почувствовал, как его тело начало раздуваться, переполненное гноем; он почувствовал, как черты его лица расплываются, а его конечности расползаются по плите, источая вонючую слизь. И даже это было лишь мгновением в утомительных, вяло ползущих часах его вечности. Так долго он лежал лишенный тела, что потерял всякое сознательное воспоминание о том, что когда-либо обладал им, и даже пыль, которая была его костями, потеряла для него любое значение. Прошлое, настоящее и будущее были ничтожны; и, таким образом, бессознательно Генгир открыл основу тайной жизни.

Годы спустя крошащиеся стены с грохотом обрушились, а куски камня скрыли покрытую гнилью плиту, на которой не было сейчас ничего, кроме бессмертного сознания. И даже они рассыпались в пыль, пока не осталось ни единого знака, который мог бы указать на местоположение гордой гробницы, где когда-то лежали владыки дома Генгира. И душа Генгира превратилась в ничто среди небытия.

Такова была сущность первого сна. Когда мерцание его души прервалось в вечном мраке внутри земли, Генгир проснулся, и обильный пот покрывал его тело, содрогающееся от страха, он был бледен, как смерть, которой так боялся. Но вскоре он перевернул страницы своей книги туда, где она говорила о Лотосе и его пророчествах, и вот что он прочитал:

«Первый сон должен предсказать то, что грядет».

Генгир сильно испугался и закрыл книгу в серебряном свете луны, затем лег на спину и попытался уснуть и все забыть. Но затем его чувств коснулся едва уловимый сладкий запах экстракта, и его магия околдовывала и поглощала его, пока он не пришел в бешенство от коварной тяги к его зловещему успокоению. Был забыт страх и пророческие предупреждения; все растворилось в желании. Его неуклюжие пальцы нашли кальян, его лихорадочно дрожащие губы сомкнулись на мундштуке, а его сущность познала покой.

Но длилось это не долго. Снова непрозрачные розовые туманы сладострастия разошлись и растворились, и очарование восторженного, невыразимого блаженства исчезло, когда появилось новое видение.

Он увидел себя проснувшимся и поднявшимся с дивана в свете рассвета, с изумлением взирающим на новый день. Он увидел жалкую агонию своей сущности, когда наркотик потерял свою силу и покинул его тело, пронизанное спазмами изящной боли. Его голова пульсировала и распухала, и казалось вот-вот лопнет; его гниющий, несчастный мозг словно увеличивался внутри черепа и грозил расколоть голову. Он видел свои безумные хождения наощупь в пустынной комнате, безумные скачки гротескной агонии, которые заставляли его рвать на себе волосы, истекать пеной и бредить, когда он царапал дрожащими пальцами свои виски. Раскаленный добела туман мучительной боли заставил его рухнуть на пол, а затем в его сознании возникло ужасное желание избавиться от мучений любой ценой и сбежать из живого ада в ад мертвый. В своем безумии он проклял книгу и ее предупреждения, проклял страшный цветок лотоса и его сущность, проклял себя и свою боль. И когда острые зубы терзающей его пытки начали проникать все ближе к корням его здравомыслия, он увидел, как тянет свое негнущееся, словно парализованное тело к внешнему балкону своего заброшенного дворца, и с гримасой муки, большей, чем может вытерпеть здравый ум, медленно подтягивает себя к перилам. Тем временем, когда он стоял там, его голова распухала и раздувалась до чудовищных, невероятных размеров, а затем разлетелась на куски в водопаде ужасных сгустков серого и алого цвета, от которых появился ошеломляющий запах черных лотосов. Затем, с единственным невнятным криком ужаса и отчаяния, он перегнулся через перила и рухнул с балкона, чтобы разлететься в красном безумии на камнях нижнего двора.