Анатолий Эльснер - Рыцарь духа

— Женщина, иди и ищи того, кто с тобой был. Я не знаю тебя.

Тамара вздрогнула с головы до ног и лицо ее исказилось.

— О, какой ужас слышать такие слова! — вскричала она, в глазах ее отразились страх и огорчение и по губам прошла судорога. — Да я сума схожу от мысли, что ты как-то раздваиваешься. Я пыталась убить эту мысль, но вот смотрю на тебя: ты чужд мне теперь, а между тем, ты грешил со мной весь день и ночь…

Леонид смотрел на нее несколько мгновений теми же, смотрящими вовнутрь себя глазами и вдруг громко засмеялся. Теперь ему ясно представилось, что его гнусное животное существо творило дела тьмы в то время, как он сам с презрением смотрел на него.

— Женщина, где валяется зверь этот, я не знаю, но от него идет вонь и похоть, отвратительные черви обвили его и ларва присосалась в его мозг, рисуя в нем картины скотских наслаждений… Этот зверь мучил и меня, но я его изгнал силой моего духа-царя. Теперь я свободен. Тело это стало легким, как воздух и, когда я смотрю вверх, светлые духи из-за черных туч кивают мне светящимися головами. Прощай, Тамара, иди к звездам, если можешь, по лестнице страданий и отречения от себя. Я иду.

Он стал быстро скрываться в темноте, среди деревьев, а за ним и Роза. Тамара стояла неподвижно и на смертельнобледном лице ее горели ее черные глаза в выражении непередаваемого ужаса.

Зоя кутила со своими гостями, когда в комнату вошла Тамара. В порыве безумной радости дочь миллионера бросилась ей на шею и стала обнимать и целовать ее. Вдруг Тамара склонилась на ее плечо и зарыдала.

Гости ушли, или лучше сказать, Зоя вытолкала их, и Тамара, повалившись на диван, стала рассказывать все, что произошло с ней. Зоя была ошеломлена этой новостью и очень обрадована. Ей казалось, что с души ее скатился камень: это означало, что Леонид потерял в ее глазах прежнюю таинственность. Даже больше: ей вдруг показалось, что все ее видения — иллюзии, обман воображения. Сильно радуясь, что Тамара победила ее брата, она очень скоро составила план действий, который, по их обоюдному мнению,

надо было немедленно привести в исполнение. На этот раз она совершенно игнорировала ужас Тамары к чудесному превращению Леонида, и это понятно: дело шло не только о браке Тамары, но и о приобретении трех миллионов.

Буря еще продолжалась, когда толпа рабочих со своим прежним хозяином во главе, подойдя к дому, рассеялась по разным местам. Леонид, пришедший вместе с Розой за ними, стал входить по лестнице и, остановившись, крикнул:

— Гроза и буря. Отец мой, войдите сюда.

— Сейчас, сынок, — раздался голос Серафима Модестовича, — дай прежде посмотреть на старый дом этот, который я называл своим.

Леонид и Роза вошли в огромную столовую. Посреди комнаты стоял длинный стол, на котором стояли блюда с закусками, бокалы и бутылки. В раскрытых дверях виднелась целая анфилада других комнат.

Леонид вошел в комнату в особенном настроении, которое занимало среднее положение между Леонидом № 1 и его двойником. Его высшие силы, так сказать, опустили крылья свои и утомившиеся нервы ослабли. В этом состоянии он прекрасно помнил все, что происходило с его высшим существом и существом низшим, животным. Воспоминание о всем этом вызывало в нем нервное настроение, сопровождающееся некоторой веселостью, часто переходящей в печаль и раздражение.

— Мир — огромная тюрьма, люди, духи, преступники, злодеи, нисшедшие из другого царства, с сердцем, в котором ад страстей и пороков и со слепыми глазами. Мы гордо вступаем в него в розовом венке надежд и грез, но цветы наши с каждым годом обрывают незримые пальцы, и когда отходим, то видим, что они превратились в терновый венец, острыми колючками впившийся, в наше тело…

Он с горечью проговорил последние слова и печально опустил голову. Вдруг по лицу его пробежала нервная дрожь и он воскликнул с сарказмом:

— Женщина — злой искуситель мой… но я не о вас, моя духовная подруга: та зажигает ад в чувственном существе моем… Мое «я» — птица свободная и я хотел бы, чтобы оно вырвалось из этого тела, способного зажигаться, как ад. Вас, Роза, я не боюсь, потому что из этих окон…

Он стал смотреть в ее глаза.

— Из этих окон смотрит на меня голубое сияние бессмертного херувима — ваша душа. Херувима этого я люблю, но хорошенькая ваза, в которой возрос этот цветок…