Анатолий Эльснер - Рыцарь духа

Все это она говорила тихим, нежным голоском, в котором слышались то жалоба, то радостное волнение. Леонид смотрел на нее, охваченный чувством благоговения, восторга и страсти. Это последнее чувство, скрытое от его сознания, подстерегало его, как шпион, чтобы потом наброситься, как коршун.

— Вы такая одна на целые миллионы. Если бы я еще не верил в Бога, то теперь уверился бы в Него, видя его отражение в ваших глазах.

— Monsieur Леонид, не возвеличивайте меня так, прошу вас, — проговорила она, взбрасывая худенькие руки на колени и прислоняясь спиной к скале. — Во-первых, мне делается неловко, во-вторых, физически я действительно совсем больное, даже расслабленное существо, и потому только, может быть, во мне проявляются скрытые способности, в которые, однако же, часто не верят даже психиатры и таких, как я, называют душевнобольными или даже безумными. Наконец, я должна сказать вам, что я далеко не святая, а наоборот — в этом слабеньком теле сжигающая меня жажда…

Она подняла ресницы и на мгновение Леонид увидел ее черные, скрывающие неведомые тайны глаза. Они взглянули пламенем в недра его существа и по всем его нервам пробежали как бы жгучие волны. По бледно-розовым губам ее прошла странная улыбка, выдающая тайну скрытой в ней страсти.

— Под этим жгучим солнцем мне так хорошо. Его лучи, пронизывая мое тело, в тоже время согревают змея жизни, которого я должна распять… В борьбе с ним мне помогают невидимые существа, которые иногда делаются для меня видимы. Поэтому, monsieur Леонид, мне кажется, я напрасно боялась быть с вами наедине… Ведь из этой слабенькой, хотя и греховной храминки я должна буду скоро вылететь, как птичка из разломавшейся клетки… Вы видите сами, что вам остается только потушить в себе пламя, которое веет из ваших глаз…

По губам ее скользнула тонкая улыбка, но Леонид ее не видел. Он смотрел в ее глаза. Она нарочно с видом вызова встречала его взоры, уверенная, что победит скрытый в ее слабом теле огонь.

— Вы меня так очаровываете, что я забываю, кто я, кто вы, где мы находимся, на грешной земле или в Эдеме.

Эти слова, сказанные с задушевной искренностью, ее тронули и, полная этого нового чувства, она продолжала не отрываясь смотреть на него. Жутко-сладостное ощущение охватило его с еще большей силой, хотя в то же время огненный коршун страсти дохнул в нем пламенем. И, глядя не нее, он думал, что и в самом деле не знает, что она за существо: как будто одновременно — из крови и костей — существо видимое и из огня и эфира — скрытое в земном теле.

— Нет, Леонид, не из эфира я, я просто грешное больное существо, — сказала она тихо, с улыбкой.

— Вы читаете мои мысли! — воскликнул он, страшно изумившись.

— Не читаю я их, а чувствую, — ответила она, продолжая смотреть на него. Что-то мучительное, пламенное и жадное отразилось в ее глазах.

— Это солнце страшно жжет! — воскликнула она, содрогаясь и бессознательно вытягиваясь своим худеньким телом, с выражением неги. Как бы в ответ на это в нем пахнуло страстное чувство. В то же время, он был растроган и проникнут каким-то нежным благоговением к ней. В избытке нежности, он стал осторожно проводить рукой по ее волосам. Ему сейчас же послышался легкий треск, исходящий из ее волос, но не обратив на это внимания, он продолжал нежно и бессознательно повторять свои пассы. Вдруг ее голова качнулась. Он с большей нежностью провел рукой по ее волосам. Голова ее еще раз качнулась и мертвенно бледным лицом склонилась на его плечо.

Она находилась в магнетическом сне.

Испуг, любовь, благоговение — все это поднялось в нем и он стал всматриваться в лицо ее, исполненный нежным участием. Из глаз ее, с мертвенным выражением устремленных вдаль, смотрела бездна души ее, и ему казалось, что в глубине ее алтарь, заволоченный кадильным облаком. Это отразилось в его уме с такой реальной силой, что он сейчас же почувствовал аромат, исходящий от ее тела, как от пахучего цветка. Говоря иными словами — представление вызвало галлюцинацию обоняния. Растроганный ее видом, в опьянении всех своих чувств, он прикоснулся губами к ее раскрывшимся бледным губам, из-за которых белелись кончики мелких зубов. Этот легкий поцелуй страшно увеличил его чувствительность и в то же время пламя страсти поднялось в теле его, заволакивая ясность рассудка и побуждая желать повторять без конца свои поцелуи. Ощущая благоухание чудного цветка, упиваясь видом ее хотя окаменелого, но дивного личика, он, в чувстве неизъяснимого блаженства, вызываемого видом Медеи, в которой соединились в одно — дух и тело, божество и вид тления, смерть и жар яркого дня, — припал своими губами к ее устам. Медея лежала в его объятиях, как труп.