Кэт Ховард - Розы и тлен [litres]

– Понятия не имею.

– Скажи, а ты не изменила решения, после того, что прочитала? Я имею в виду, что может произойти куча весьма неприятных вещей.

– Нет, – отрезала я. – Ведь речь идет о Марин!

Это одно из моих самых ранних воспоминаний, но оно сохранилось в памяти, словно это было вчера. Тем вечером я заблудилась, а Марин спасла меня. Я знаю, что должно было быть наоборот. Ведь это я была старшей сестрой – мне было уже семь, а Марин пять, – поэтому именно я должна была вести себя ответственно, я должна была спасти сестру.

Но в тот вечер я удрала с праздника в кругу родственников, потому что невыносимо было слышать грубые шуточки подвыпивших дядей, визг двоюродных сестер и братьев, с которыми я встречалась слишком редко, чтобы подружиться. Мне всегда было неуютно в малознакомой компании. В присутствии множества незнакомых людей я чувствовала себя такой незначительной и нелепой, словно все мои недостатки и странности вылезали наружу и сразу становились видны окружающим.

Я не хотела играть в бейсбол или другие игры, в которые обычно заставляют играть детей, слишком маленьких, чтобы пьянствовать за общим столом и перемывать друг другу кости. Мне хотелось читать. Поэтому я взяла книгу и пошла в парк, чтобы побыть в тишине, не слышать громких голосов людей, в компании которых мне было не слишком приятно находиться. Отойдя на достаточное расстояние, я села под деревом и углубилась в чтение.

Я читала несколько часов подряд, радуясь, что меня никто не тревожит, пока солнце не село, и я уже не могла разобрать слов на странице, даже если подносила книгу так близко к лицу, что чувствовался горьковатый запах типографской краски.

Даже когда совсем стемнело, до меня не дошло, что я заблудилась. Я не знала, сумею ли найти обратный путь в ту часть парка, из которой пришла. Но пока не пыталась, то и не паниковала. Был теплый летний вечер, я немного проголодалась, но мне было не впервой оставаться без еды за мою любовь к книгам. Кому как не мне было знать, что за нарушением правил следует наказание!

Но луна светила так ярко, и мне было так уютно, что было не до правил. Я погрузилась в книгу, представляя себе сцены из нее, пока они едва ли не становились живыми и реальными, и я видела себя участницей тех событий, о которых читала. Поэтому я не спешила уходить и сидела, прижавшись спиной к жесткой древесной коре и любуясь неоновым мерцанием светлячков, как вдруг услышала голос Марин.

– Имоджен! Тебе надо срочно вернуться. Мама говорит, что ты потерялась, и она страшно зла на тебя.

Ее голос вернул меня к действительности, и я осознала, как много времени прошло с моего ухода. По коже побежал холодок, желудок наполнился желчью при мысли о том, насколько разгневанной, видимо, была мать. Наверное, она вне себя от злости. От этих мыслей у меня закружилась голова, и я чуть не упала, поднимаясь на ноги.

– Ты знаешь дорогу назад?

– Это совсем недалеко. Пойдем скорее. Когда она поймет, что ты нашлась, все будет в порядке.

Я была тогда еще слишком маленькой и наивной, чтобы верить в то, что так и будет. Что я могу исправить любую совершенную ошибку, и все будет в порядке. Можно повернуть события вспять, волшебным образом предотвратив свою оплошность. Я заблудилась, но если я вернусь, все будет хорошо. Я же ничего плохого не сделала.

– Ладно, идем, – сказала я и последовала за сестрой.

Но все обернулось совсем не так, как я себе представляла.

Говоря, что Марин спасла меня, я имею в виду вовсе не то, что она вывела меня из темноты ночного парка.

Мамаша схватила меня и трясла так сильно, что потом, переодеваясь на ночь, я увидела на руках синяки. По пять на каждой руке. Следы ее пальцев. Книгу мою она выбросила через забор в лес, и она потерялась.

Тряся меня, она истошно орала, что я истеричка, и всегда такой была, что я спряталась, чтобы привлечь внимание к своей особе, что я эгоистичная избалованная девчонка и веду себя самым неподобающим образом. Своим поведением я испортила ей праздник, и она не собирается этого терпеть. Если я не умею вести себя прилично, то заслуживаю наказания. Это все ради моего же собственного блага.

Она изо всех сил отхлестала меня по лицу. Нижняя губа поранилась о зубы, рот наполнился кровью. Я проглотила ее, пытаясь не захлебнуться. К тому времени я уже научилась сдерживать слезы, опасаясь еще худшего наказания за них.

Но когда она снова подняла руку, чтобы отвесить мне пощечину, Марин закричала: