Ольга Коханенко - Хома Брут [litres]

Горбатая старушка, медленно шедшая им навстречу, завидев бурсаков, мгновенно перебралась на другую сторону улицы, не забывая оглядываться и креститься без устали. Пройдя всю улицу, бурсаки вышли к безлюдной поляне.

– Такая честь! – размечтался Тиберий, едва поспевая за Хомой.– Ну, правда, чего ты тревожишься? Работенка хорошая, да и награда щедрая!

– Тоже мне радость, обучать мелкоту,– остановившись, пробубнил Хома.– Может, враки одни, что заплатят! – он сердито вытер нос рукавом, оглядываясь вокруг.– Отправил бы ректор меня, дурака, когда столько желающих! Явно, тут что-то нечисто! – Нащупав табак, Хома снова набил люльку и уселся на землю возле ясеня. Тупая сабля звякнула о сапог.– Еще как дурень тащусь с оглоблей этой! – бурсак сердито осмотрел тупое острие хлипкой сабли.– Такой только каравай резать! Одно пальцы изранишь!

– Ну, хочешь, я вместо тебя пойду? – пристраиваясь рядом, наивно спросил Тиберий.

– Куда тебе?! – отмахнулся философ.

– Полно тебе жаловаться,– хохотнул Халява, опускаясь на землю.– Надо пожрать раздобыть! И идти станет веселее!

– Нате вот! – Хома равнодушно сбросил с плеча походный мешок и, развернув его, вытащил хлебные сухари и сушеные фрукты.– Жрите!

Халява и Тиберий переглянулись и мгновенно набросились на припасы.

– А ты как же? – прочавкал ритор с набитым ртом.– Путь-то, небось, неблизкий?

– Придумаем,– Хома равнодушно хмыкнул.– На этом все равно далеко не уйдешь!

– Это точно! – Дожевав последний сухарь, Халява смахнул с усов крошки, прилег на траву и прикурил трубку.– Нужно дождаться сумерек да и отправляться в рейд. Я помню, сразу возле шляха будет дивная полоса огородов.

– Мне спешить нужно,– пуская кольца дыма, лениво засомневался Хома.

– Куда тебе спешить-то? – заржал богослов. – Сам сказал: дело темное, не пойми куда идешь! Так что спешить некуда, спи! – с этими словами он закинул здоровенные ручищи за голову и вскоре захрапел. Хома с Тиберием не мешкая последовали его примеру.

Проспав несколько часов, Хома проснулся оттого, что тело затекло – неудобно лежать на твердой земле, да еще и облокотившись головою о ствол дерева. Потянувшись, парень растолкал друзей, лениво отмахивающихся и не желающих вставать, и троица наконец двинулась дальше.

Когда пришли они к огородам возле старых покосившихся хат, уже вечерело. Грядки, про которые говорил Халява, вид имели совершенно разграбленный.

– Видать, бурса уже побывала здесь,– хихикнул Тиберий.

– Эх, рано, светло еще,– со знанием дела проворчал Халява.– Нужно темноты подождать!

– Глядите, вон нетронутый! – Хома заприметил аккуратный огород в стороне от остальных.

Бурсаки переглянулись и, пригнувшись, рванули по грядкам.

Схватив спелую тыкву, Хома с трудом перерезал длинный стебель, неловко орудуя саблей, и запихнул ее в дорожный мешок. Халява одну за другой резал дыни ножом, рассовывая их в огромные карманы шаровар. Тиберий, замешкавшись, испуганно глазел по сторонам.

Вдруг за спиною философа раздался выстрел, и мимо виска что-то пролетело. Замерев, бурсаки обернулись, поглядев туда, откуда стреляли. На пороге покосившейся хаты стоял хилый дед в драных шароварах и перезаряжал ружье.

– Сейчас я вам покажу, бурсачье отрепье! – грозился дед, трясущимися руками засыпая порох.

Из хаты выскочила сухая старуха и замахала на деда руками: «Да ты чего, старый! Это ж голодные дети!»

– Не ввязывайся, баба,– дед оттолкнул старуху и, наспех закончив заряжать, прицелился.

– Бежим! – крикнул Хома и, выронив дорожный мешок, рванул по грядкам. За ним, поскальзываясь, бежал юркий Тиберий. Грузный Халява с трудом поспевал за остальными. Раздался новый выстрел. Пуля угодила в тыкву возле левой ноги богослова. Снова выстрел. Удивленно обернувшись, Хома заметил, что к деду присоединился парубок с ружьем.

Халява, почуяв, что он самая крупная мишень, внезапно наподдал скорости и, топча грядки громадными сапожищами, вырвался вперед. Через несколько мгновений, спустившись с холма, он совершенно скрылся из виду.

Хома с Тиберием рванули за ним, по очереди дыша друг другу в затылок. Не заметив корягу, философ запнулся и, повалившись на щуплого ритора, увлек его за собою. Вместе они прокатились с холма по грязи и бессильно обмякли.

Сердитый Халява поднял их за поясные веревки. Богослов тяжело дышал и был зол даже больше обычного. Поставив на ноги сперва Хому, а затем Тиберия, он развернулся к раздваивающемуся шляху: