Максим Кабир - Призраки [сборник litres]

Илья набирает воздух в легкие, чтобы закричать: «Беги».

Тяжелая пятерня стискивает его горло, а пятнадцатисантиметровое лезвие пронзает грудь. Губы окрашиваются алым.

«Прости меня», – думает он.

И мертвый падает в траву.

Лысый деловито вытирает лезвие о футболку Ильи. Ухмыляется Ксюше:

– Да не расстраивайся ты из-за этого дохлика. У тебя теперь настоящие мужики есть. Верно я говорю, Эрик?

– Верно, – отвечает младший Мушта, снимая маску.

Ксюша осознает, что произошло. Илья погиб. Она одна, и неизвестно, сколько убитых маньяками туристов покоится на илистом дне. Она отступает. Стаскивает рюкзак.

Сухие глаза сверлят мужчин с ненавистью.

– Сама разденешься или побегаем сперва? – интересуется Лысый.

Она срывается и бежит к торфяникам.

Эрик бросается наперерез.

Сбивает Ксюшу на землю и седлает, смеясь. Он по-своему красив, одноклассницы были без ума от него, но свидания с одноклассницами скучны, как хлам из дедушкиного музея. Любовница должна пахнуть страхом и кровью.

Ксюша визжит под ним, сладкая, желанная.

– Убийца! Тварь!

Ее ладони беспомощно хлопают по грязи, волосы липнут к щекам.

Мир троится, ей мерещится, что идолов на заднем фоне не девять, а гораздо больше. Худые и высокие, как деревья, они двигаются по краю поляны, вытягивая остроконечные головы.

– Я первый, – говорит Лысый, спуская штаны.

Во рту и в ушах Ксюши – болотная жижа. Она не чувствует боли, она смотрит мимо мужчин.

На тех, кто жил здесь еще до манси, во времена, когда щуки ползали по тайге и поедали лунных оленей.

Существа плавно приближаются к ничего не подозревающему трудовику. Трехпалая лапа ложится на бритый череп. Он ахает изумленно.

– Дядь Коль, вы в порядке? – Эрик поворачивается к подельнику, и что-то резко сдергивает его с задыхающейся девушки.

Ксюша перекатывается на живот, встает, отплевываясь.

Истошно кричит Мушта. Она ковыляет к лесу, а крик захлебывается, и болото чавкает клыкастой пастью.

Она хватается за стволы, кеды скользят и тонут в буром месиве. Ветки секут по лицу мстительно. Сучья рвут одежду.

Она всхлипывает, спотыкается о корневище. Проваливается в темноту, и там Илья баюкает ее на руках и слизывает шершавым языком кровь со лба.

– Вот так, – говорит старуха, приподнимая ее голову. Отвар из трав течет по растрескавшимся губам, по подбородку. Девушка моргает, пробует сфокусировать взгляд. Илья зовет ее обратно в уютную тьму забытья, быть вместе навеки.

– Мой друг, – хрипит она.

– Знаю, – кивает старуха, отставляя миску.

В дверном проеме успокаивающий солнечный день. Догорает свеча, и воск капает на колотые плахи настила.

– Отдыхай, – говорит старуха, поправляя одеяло.

Она идет к выходу, подбирает свечу. Белоснежные косы раскачиваются маятниками.

Ксюша хочет спросить, почему в избе нет окон, но шепот Ильи слишком настойчив, она закрывает глаза и отдается ему, как отдалась когда-то, где-то.

– Я тоже тебя люблю, – улыбается она.

Старуха моложаво спрыгивает на землю. Запирает засов.

Теплый ветерок колышет подол ее платья. Вишневая бабочка порхает над оброненной маской филина. Июнь в разгаре, но мать учила старуху всегда помнить о зиме. И кормить хозяев.

«Сытые хозяева – добрая зима», – повторяет старуха материнские слова.

У кромки леса она озирается и смотрит на сумьях. На обагренные кровью морды идолов.

Она искренне надеется, что городская девочка будет пребывать в беспамятстве, когда наступит ночь и менквы проснутся.

Задумчивая, она шагает по лесу и начинает негромко петь, и мертвые из низин подпевают ей.

Они уже видели море из окна автомобиля, когда погода окончательно испортилась. Небо затянули тучи, прохладное майское утро сменил почти октябрьский полдень, промозглый и сумрачный. Шоссе окропило соленой мокротой. За вуалью барахтающихся дождинок просматривалась гавань внизу, крыши игрушечных домишек, толкающиеся под напором прибоя лодки рыбаков.

Ветер боднул в бок «тойоту», норовя спихнуть ее с горного серпантина, и Лида поежилась. Дворники заскребли по стеклу.

Рома погладил Лиду по руке подбадривающе, и она выдавила слабую улыбку. Притиснулась к его плечу, спрашивая немо: «Дождь не помешает нашим планам, не испоганит долгожданный уик-энд вдвоем?»