Сергей Байбаков - Пекло

И он должен пройти это испытание. Хотя… чем оно кончится, мальчик не догадывался. Он или его конь оказались во власти той силы, противиться которой не может ни один человек.

Добромил неожиданно понял: он стремительно несется к той черте, что отделяет мир живых от того неведомого края, в котором обитают ушедшие навсегда.

Княжичу померещилось, что под копытами жеребца вдруг разверзся темный бездонный провал; что оттуда, из мрака, доносится лязганье сотен цепей, посвист бича и дальний, неуловимо-протяжный стон тысяч и тысяч людей; померещилось, что жеребец Дичко мчится над бездной, средь пустоты, забвения и холода. Нет… Не почудилось. Увы, все происходящее являлось самой что ни на есть настоящей явью.

И коня, и Добромила уже окутывала непроницаемая, без единого проблеска, жутковатая тьма. Тьма везде: сверху, снизу, по бокам, спереди, сзади… Тьма обволакивала, скользкими щупальцами вползала под легкую одежду, ледяным дыханием колола сердце, морозила и мальчика, и коня.

Добромил чувствовал: стынет тело и коченеют руки. Становится все трудней шевелиться и даже дышать.

И жеребец умерил свою бешеную скачку и перебирает ногами все медленней и медленней. Кажется Дичко застывает на ходу.

И все это происходило в странном молчании: неслышно уже ни цокота копыт, ни хрипа, что издавал Дичко несясь бешеным скачем. Будто все земные, привычные звуки заглушила эта тьма. Добромил повел глазами вниз. Даже дороги не разглядеть, будто и нет ее вовсе. Внизу только мрак, а вокруг только еле слышный, похожий на бесконечный вздох стон.

Впереди, средь тьмы, вспыхнула слабая красноватая искорка. Рядом еще одна… Затем еще… Огоньков становилось больше, они увеличивались, становились ярче, разгорались.

Добромил понял — это на пределе тьмы светят далекие неисчислимые костры. А за ними — дальше, в бесконечности, — неторопливо занималось тусклое багровое зарево.

Оно медленно и неотвратимо приближалось. И тут в еле уловимый, заунывный то ли стон, то ли вздох вплелся иной звук. Раздалось хлопанье крыльев и хриплое карканье. Княжич увидел, что высоко впереди кружил большой ворон — мудрый слуга и любимец Мораны. Уж на что беспрогляден окружающий мрак, но крылья вестника смерти черней. И тут отблески дальнего багрового зарева заполыхали на них… Крылья ворона будто затлели, казалось, с их концов слетают искры. Мальчика пробрала дрожь.

Ворон — то спускался, черной тенью перечеркивая зарево далеких костров, то вновь взмывал. Но княжич заметил — вестник смерти не может пересечь невидимую определенную черту. Не может подлететь ближе. Будто что-то не пускает его.

«Граница — там! Перед вороном!.. И я к ней приближаюсь — вернее, она близится. Дичко-то застыл, будто неживой…»

И в самом деле, конь замер в полете, не касаясь копытами земли. Если она была в этом месте, конечно. Внизу Добромил видел лишь темный провал, бездну. А над ней летел застывший Дичко..

Незримая черта, отделяющая мир мертвых от мира живых, близилась.

«Смерть! — ожгла мысль. — Это оно — преддверие пекла! Но как же? За что!..»

Ведь сейчас все происходило так, как рассказывали Добромилу сведущие люди. В том числе и его наставник — бывалый мореход Любомысл.

А уж он-то за свою долгую, богатую приключениями жизнь повидал и необъятный мир, и множество разных людей, средь которых порой встречались и отъявленные душегубы.

И выслушал Любомысл, соответственно, бездну ярких, порой казавшихся невероятными, историй. Средь них встречались и рассказы о том, куда уходят великие злодеи после земной жизни.

По-разному говорят о том месте. И у каждого народа свое предание о мире мертвых. Бродят в нем невиданные чудовища. Повелевают чудовищами жестокие боги. Мучаются за гранью мира души тех, кто при жизни не по правде жил, не по тем законам, что дал великий Род. По-разному описывают землю мертвых грешников…

В одном лишь сходятся слухи о том месте. Царят в нем — или небывалый холод, или невыносимый жар. А порой огонь и лед соседствуют. Но пламя не топит лед, а лед не гасит пламя. Не идут они друг на друга войной, а терзают души тех, кто оказался в пекле. Чтоб ни на миг не могли избавиться грешники от мук, чтоб помнили, где они, и почему очутились здесь.

Вот и сейчас: огонь еще впереди, а холод, что окутывал Добромила, набирал силу, морозил тело и сжимал сердце. Но ладно мороз — и от него можно спастись, если двигаться и шевелиться шустрей. Благо упасть с коня Добромил уже не боялся: Дичко застыл окончательно. Можно было бы похлопать себя по плечам, растереть грудь… Но не получалось…