Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

— Элейна? — тихо спросил Койанисс.

Тишина.

Маг осторожно толкнул дверь, та подалась и поехала внутрь, мягко клацнув смазанными петлями. Внутри было так же темно, как и снаружи. Льющегося в окно рассеянного света хватало ровно для того, чтобы понять — Элейны у кровати нет. И вообще нигде в комнате нет. Как и Маргери. Ровно застеленное покрывало — и все.

«Чушь какая-то».

Койанисс несколько раз сморгнул, но картинка не изменилась. Разве что он стал видеть чуть резче и разглядел какие-то листки, валяющиеся на полу. Маг тенью проскользнул внутрь и наклонился над находкой. Брошенный, как будто в спешке, альбом, рассыпанные карандаши, частью укатившиеся под кровать.

Маг поднял альбом и пролистал. Ничего «неправильного» там не нашлось. Ни темного леса, ни забора с колючей проволокой, ни черного зева крематория. Ничего такого, чего он до смерти боялся там увидеть. Домик, лошадка, солнышко, мама, похожая на себя, и папа, на себя не очень похожий. Конечно, дочь не видела его месяцами. И фотографий его у нее тоже не было, поэтому Койанисс в исполнении Маргери больше походил на какого-то абстрактного мужчину с красными волосами и в голубой форме. Маргери ее видела всего пару раз, а, надо же, запомнила отца неотделимым от этих бесовых тряпок.

В другой момент Койанисс, наверное, разрыдался бы. Он старался не тащить работу домой и вообще предпочел бы, чтобы дочь не знала, где он состоит и чем занимается. Окладу «цетника» следовало конвертироваться в ее хорошее приданое и счастливое будущее, а не в рисунок с незнакомцем вместо родного отца.

Сомнительным утешением в данной ситуации могло служить только то, что у него действительно не было никакого другого выбора. Или голубая форма и семья, или ни того, ни другого.

Койанисс положил альбом на тумбочку, собрал карандаши, пошарив под кроватью — никакого неведомого нечто ему в руку при этом не вцепилось и в черноту не уволокло — постоял еще несколько секунд с чувством глубокого непонимания происходящего, чихнул, видимо, от пыли под кроватью и вышел в коридор. Добрался до входной двери, прислушиваясь.

Даже ежик — и тот решил в порядке исключения не топать. Койанисс мимоходом глянул на календарь на стене и оцепенел. Двадцать девятое сентября.

«У меня едет крыша. Просто у меня едет крыша. Крыша у наркомана съедет скорее, чем время пойдет назад».

Поежившись, маг дернул ручку двери. Конечно же, закрыта. Как ни странно, не на защелку, а на ключ.

Где лежала вторая пара ключей, он знал прекрасно, так что через минуту сумел открыть двери.

«Зачем они меня заперли? От кого тут закрываться?»

Койанисс вышел на крыльцо. В лицо немедленно ударила сырая ночная прохлада. И уханье сов стало ближе.

Маг бросил взгляд на стул, под которым ночевал ежик. Топотыги в пределах видимости не оказалось. И миска его куда-то делась.

Пора было признавать, что разум шутит с ним какую-то странную шутку и возвращаться в спальню. Дощатый пол холодил ноги, по телу бежали мурашки, а кое-как освещенная бледной луной площадка до забора выглядела совершенно пустынной.

«Если бы это был сон, он стал бы кошмаром гораздо раньше. На меня уже вышли бы две обугленные головешки. Или тени бы вели себя неправильно, или углы».

Но все тени лежали правильно, никаких проблем с перспективой не наблюдалось, картинка казалась детальной — вплоть до неровностей подогнанных досок на крылечке — и маг отлично осознавал себя и осознавал, что проверяет реальность на «реальность». Мир проверку выдерживал. Стало быть, маг не спал. И вполне мог разжиться воспалением легких, постой он еще минуту босым на крыльце глухой октябрьской ночью.

Надо было соглашаться на объяснение «проблемы с головой» и идти досыпать.

Но Койанисс всю жизнь с каким-то детским упрямством не хотел признавать у себя проблемы с головой, хотя прекрасно знал, что не быть их не могло. Мать талдычила ему, что он ненормальный, сколько он себя помнил. Койанисс даже в это верил, пока не понял, что серый мир, населенный мертвыми, так же реален, как мама, небо, ветер и он сам. Потом о его будущей ненормальности стали талдычить ученые господа в белых халатах, но наученный горьким опытом маг не слушал. И вообще, очень обидно сходить с ума в двадцать шесть лет, когда можно протянуть еще хотя бы года три, а то и все пять.

Маг, передернув плечами, спустился по ступенькам и побрел к калитке. Он не знал, что хочет увидеть за ней. Но увидеть там жену и дочь он хотел меньше всего. Калитка, при попытке ее открыть, надсадно заскрипела. Позавчера он лично привел ее в порядок, не могла она так скрипеть.