Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

— Магрит, я не иду стреляться. Это просто очередной спуск.

— Ты отлично врешь. Я бы тебе поверила, если бы сегодня не видела тебя во сне.

Подоплека внезапного объяснения в коридоре стала более понятной, но не более приятной. Наклз умел бороться с кошмарами при помощи сон-травы. Способа борьбы с кошмарами уже приснившимися он не знал, как и все прочие люди.

— Маргери…

— Наклз, сегодня даже «Маргери» не работает. Если бы тебя попросила Маргери, ты бы остался.

Если уж на то пошло, Маргери за всю жизнь попросила у него только куклу, пони и кошку. Кошки они так и не завели, Элейна настояла.

— Хорошо. А что сработает? Послушай. Дурные сны снятся всем. Они не имеют никакого отношения к будущему. Если бы все люди, которых я видел мертвыми во сне, действительно умерли, у меня бы знакомых кроме почтальона не осталось.

Магрит поежилась:

— Да, это ты мне тоже сказал ночью.

Вообще этой ночью Наклз — редкое дело — спал как убитый. Возможно, именно поэтому он еще разговаривал с Магрит, а не просто вышел и закрыл за собою дверь.

— Ну что тебе приснилось?

Рэдка вздохнула и поежилась:

— Да ничего такого, чтобы тебя напугало, наверное. Мне снилось, что я мыла посуду и услышала, как ты в коридоре звенишь ключами. Я во сне как-то поняла, что это последний раз, когда я тебя вижу и что за дверью кто-то стоит и ждет тебя, ну и что тебе туда нельзя. Сам знаешь, во сне все кажется простым и понятным. Я побросала чашки и побежала тебя отговаривать. А коридор вдруг стал очень длинным, и там шныряли какие-то тени, я тебя звала, а ты даже не повернулся. Когда я добежала до тебя, ты уже взялся за ручку и стал открывать. Я помню, что ужасно испугалась. Просто ужасно. Попыталась захлопнуть дверь и тебя отговорить. Оттуда тянуло холодом, Наклз, знаешь, таким диким холодом, от которого аж сердце заходится. Я тебя уговаривала, ты отвечал почти то же, что сейчас, а по обоям поднимался иней. И стекла витража льдом покрылись, на них появились узоры, как на окнах зимой.

Чтобы по несуществующим обоям не поднимался иней и из-за несуществующих дверей не тянуло диким холодом, следовало на ночь захлопывать существующие форточки и не раскрываться во сне. Но Наклз решил дослушать Магрит до конца.

— И ты все равно ушел. Там за дверью была черная ночь и белый снег. Я заперла за тобой дверь, села и заплакала. Даже света включать не стала, потому что знала, что света и тепла в мире больше не будет очень, очень долго. А потом громко заскрипел снег и дверь открылась. Ты стоял на пороге, но в дом не заходил. А я боялась выйти. У тебя в руках был чемоданчик, знаешь, с какими медики ходят. Ты его поставил у самого порога. Я позвала тебя внутрь, а ты только усмехнулся так… как… ну как ты усмехаешься, когда видишь что-то не то. И говоришь: «Дура, да меня же здесь нет. Кстати, там вообще ничего нет, я проверил». И разворачиваешься, чтобы уйти. Я попыталась схватить тебя за рукав, но запнулась об этот чемодан, и из него посыпались золотые слитки.

Наклз, я сидела на снегу в черную-черную ночь среди этих слитков, а от тебя даже следов не осталось. Мне тяжело тебе объяснить, как это страшно, когда от живого человека остается только мертвое золото, и ты все равно этого не поймешь, потому что мы для тебя, наверное, не совсем живые…

Иногда от живого человека даже серого пепла не оставалось и это было значительно более страшно, но Наклзу не хотелось объяснять ничего.

— Я вернусь, когда закончу. Если я не вернусь, у тебя все равно все будет хорошо, Маргери. Ты будешь счастлива. Я проверил.

Магрит отвернулась и заплакала.

— Хотела бы я уметь с тобой говорить. Туда, где ты живешь, слова не долетают, — сквозь всхлипы глухо сказала она.

— Когда не долетают слова, женщины обычно кидаются тарелками.

— Тарелки тоже не долетят. Ни тарелки, ни упреки, ни просьбы — ничего… Уходи уже, делай что собирался. Где мне с твоими мертвецами тягаться?

— Не говори ерунды. Ты прекрасно знаешь, что…

— Что я прекрасно знаю?! — развернувшись, рявкнула Магрит. Жалко так рявкнула, как впервые попытавшийся зарычать щенок. — Что я тут приблудный котенок, которого можно выпихнуть из своей жизни, снабдив кормежкой на прощание?! Да, это я знаю прекрасно!

— Что я к тебе очень хорошо отношусь, — спокойно договорил Наклз.

Магрит обожгла его злым взглядом:

— Это я знаю. Ты и к Матильде хорошо относился. И к Кейси. Ты ко всем хорошо относишься, Наклз. И всем, к кому ты хорошо относишься, почему-то приходится очень плохо.