— Я, конечно, ни беса не понимаю в домах с окнами на север и ледяных безднах, но, по логике вещей, рай должен быть более долговечным, чем любая страна. То есть он представляет собой более надежное политическое убежище.
— Не скажите. В Последней битве разнесут и его.
— Чтобы нордэны чего-то да не разнесли… И, кстати, разве мир не возродится заново, под новым солнцем? Отстроите ваш казарменный рай, с драками, гульбой и пальбой, и маршируйте там сколько душе угодно — разве не так все должно быть?
— Это вам Магда сказок нарассказывала? Такое… жизнелюбие не пропьешь.
Маэрлинг прыснул.
— Ну, вообще да, вклад госпожи Карвэн в мое послеинститутское образование действительно трудно переоценить. Она научила меня собирать самогонный аппарат и рассказала ваши легенды. Ну, ту их часть, которую вроде как можно рассказывать…
— А про переписанное «Время Вьюги» она вам не рассказала? Есть мнение, что новый мир и новое солнце — это более поздние вставки в канонический текст.
— Страшновато, наверное, жить людям, которые это мнение разделяют.
— Мне здесь трудно что-то сказать. Сторонники обеих версий умирают и с конспектами с того света не возвращаются.
— Вы верите в богов, госпожа Ингихильд? Извините за такой вопрос.
Ингрейна пожала плечами. Этот вопрос в трезвом состоянии она в жизни не обсуждала, но, увы, вероятность поболтать с Маэрлингом в другой раз была минимальна. Жалко его было: красивый, веселый, молодой. Родился бы в другое время — лет сто назад — жил бы припеваючи, ходил бы в атаки, пулям не кланяясь, балы бы давал, всех крестьянок в округе перепортил бы, а в старости писал бы мемуары про вольность, да завещал внукам решение проблем. Увы, не застал бедняга золотой век дворянства. А попал прямиком в дымовой.
— Ну… раз уж пошла такая пьянка. Да, я безоговорочно верю в наших богов. И я также безоговорочно верю, что они не смогут помочь ни нам, ни себе, когда придет срок.
— Почему? — неожиданный собеседник Ингрейны удивился или очень хорошо сделал вид, что удивился.
— Потому что боги умирают вместе со своим народом. Если бы они могли нам помочь — они бы уже помогли. Но они либо не смогли, либо не посчитали нужным. Мы вернулись к тому, с чего начали. Все, достойное спасения, спасет себя само. Помогать остальному — только время тратить.
— Мы так можем однажды проснуться в мире без балета, — улыбнулся Маэрлинг. — А также без музыки, борделей и страшно подумать, без чего еще.
Ингрейна усмехнулась:
— Все будет куда как проще. Однажды вы проснетесь в мире без нордэнов. Не то чтобы это будет особенно огорчительно для тех, кто любит балет, хотя старому доброму миру, наверное, будет грустно потерять последний народ, который верит, что к победе ведут только прямые пути.
— Разве с изобретением огнестрельного оружия и артиллерии эта заповедь не стала чересчур обременительной?
— Скорее с изобретением политики. То есть очень давно. Но нет, не думаю. К победе ведут только прямые пути. Все остальные пути ведут к отсроченному поражению.
— Вы так думаете?
— Я в это верю. Под прямыми путями я, разумеется, не имею в виду гнать людей под картечь… Это про другое, про вещи, которые более…. Трудно объяснить, да и вера с логикой не очень хорошо уживаются, обычно побеждает или одна, или другая, — уточнила Ингрейна, перехватив взгляд Маэрлинга. Тот тряхнул кудрями:
— Логика и здравый смысл — это, конечно, замечательно. Но, знаете, шмель по законам аэродинамики тоже летать не может, правда ему, видимо, забыли об этом сказать, поэтому он летает и не жужжит. То есть еще как жужжит, конечно.
— Вот уж чушь. Шмель, наверняка, летает как раз по всем законам физики. Нельзя же мерить одной меркой шмеля и аэропланы, аэропланы крыльями не машут…
— Именно это я и хочу сказать, — неожиданно серьезно заметил Маэрлинг. — Шмели летают не так, как аэропланы, миледи Ингихильд. Одних выведет кривая, других — только прямой путь. Третьих не выведет ничто, потому что они или идут не туда и не должны дойти, или должны своими трупами вымостить дорогу и первым, и вторым. Но в любом случае эти три категории никогда не пересекутся.
— Вы уже решили, с кем вы, Маэрлинг?
— Нет. А вот вы, я вижу, решили.
— Вы забыли четвертую категорию, Маэрлинг. Тех, которые не идут никуда. И, если верить нордэнским сказкам, есть еще пятая. Те, кого гонят мельницы богов.
— Я, уж простите, не верю в ваших северных молодцев с топорами и жерновами, но я верю в вашу северную храбрость как в истину последней инстанции. И, когда я вижу нордэна, которому не по себе, я инстинктивно чувствую что-то, близкое к ужасу. Потому что, если вас пугает не тень на стене или не отражение в зеркале, вас пугает что-то действительно очень страшное.
Читать дальше