Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

За три месяца в Виарэ Магрит почти забыла, как страшно бывает смотреть на ровные стены и пустые углы.

— С кем ты говоришь?!

Наклз уже обошел что-то у подножья лестницы и поднялся до середины. Услышав вопрос, обернулся и вполне миролюбиво заметил:

— Маргери, не будь дурочкой. Ты прекрасно знаешь, что, кроме нас с тобой, здесь никто не живет.

«Да ты сам здесь не живешь», — испуганно подумала Магрит.

— Это плод твоего воображения. Просто шуми погромче, — благожелательно посоветовал маг напоследок и почти беззвучно поднялся. По полу что-то бодро заскрежетало в сторону входной двери.

Первым делом Магрит кинулась в гостиную и завела граммофон там, а уже удрала в спальню, упала на кровать и стала молиться, забившись в угол.

Как будто солнечного лета, за которые так изменился мир вокруг нее, никогда и не было.

Сказать, что Эрвину нравилась Анна, было бы сильным преувеличением. Эта чересчур умная для своих лет девушка с внешностью некормленого воробушка и — здесь он иллюзий не строил — повадками будущего домашнего тирана предельно отличалась от веселой и красивой Кейси Ингегерд, чей смех Эрвин до сих пор иногда слышал во сне. Но Кейси уже умерла, а Анне, наверное, он еще мог хоть сколько-то помочь. Мысль о том, что Анна вообще нуждается в помощи, посетила Эрвина только на вокзале в день, когда он уже собирался уезжать и увидел сцену с явно рэдской барышней по имени Магрит и еще двумя скотами в человеческом обличье, демонстрировавшими истинно мещанский аналог патриотизма. Эрвин не отличался большой сентиментальностью, но рэдское домашнее воспитание делало свое дело: любая девочка, девушка, женщина и старуха в затруднительном положении могли смело рассчитывать на его помощь, даже если у самого Нордэнвейдэ в кармане не имелось ни гроша, а перспектива поесть казалась туманной. Пять лет в Каллад бок о бок с Дэмонрой Ингрейной, Магдой Карвэн и Зондэр Мондум научили Эрвина относиться к этой своей слабости с долей иронии, но кардинально ничего не поменяли.

По дороге к дому Магрит — который, если только Эрвину не изменяла память, оказался попутно и домом Найджела Наклза — он думал о том, как тяжело жить в Каллад, не будучи какой-нибудь «Тальвер» по паспорту. И особенно, наверное, тяжело быть Тирье по паспорту, как Анна, но при этом иметь типично виарский нос с горбинкой и карие глаза.

— Их больше, чем нас, — неожиданно серьезно заметил Маэрлинг, когда пролетка уже тормозила на вокзальной площади. Эрвину нужно было забрать саквояж из камеры хранения, поезд он все равно упустил и вовсе не ощущал желания куда-то ехать. До конца отпуска оставалась еще неделя, вечерний кофе в компании Кейси Ингегерд закатился в вечность, а болтовня Маэрлинга не так уж и раздражала. К тому же, Витольд уже целых полторы недели не говорил о всемогущей любви и ее многочисленных предметах.

— Кого — их? — рассеянно спросил Эрвин, чтобы не обидеть приятеля. Он и так молчал почти полчаса. — Рэдцев?

— Нет. Тявкающих щенков.

— Вы же сами носились с идеей своей богоизбранности….

— Это с какой такой идеей, прости, носился народ принципиальных атеистов? — прищурился Маэрлинг.

— Что вы лучше всех, — и не подумал смутиться Эрвин. Он беседовал с Маэрлингом почти механически, потому что вспоминал номер дома, где жила Анна. И почему-то помнил только вид из окна и угол, под которым вечернее солнце падало на местами тертый старенький ковер. — Поздравляю, худшая ваша часть в это искренне поверила.

— Что я в тебе, Эрвин, не люблю, так приступов мизантропии. Тебе полагалось ответить, что они умеют только тявкать, а я дворянский неженка с нервами гимназистки.

— Витольд, Каллад — страна, в военной доктрине которой почти прямым текстом сказано, что с кем хотим, с тем и будем граничить на таких условиях, как нам надо. Конечно, все эти щенки умеют стрелять. Хуже нас с тобой, но на таких, как эта девочка, их хватит.

— В минуты тягостных раздумий о судьбах родины необыкновенно приятно ощутить дружескую поддержку, — едко сказал Витольд. — Если передумаешь бросаться на меч, найдешь меня во «Враньем ко…», хотя — нет. В «Дыхании розы».

— Я, как ты мог заметить, не хожу по бардакам.

— Бардак — это наша с тобой жизнь. А «Дыхание розы» — приличный публичный дом. Чтоб ты понимал разницу, — фыркнул Витольд и быстро зашагал прочь.

Эрвин мимоходом задумался, чем он смог его обидеть и вообще, умел ли Витольд обижаться. Кажется, раньше не умел. Для этого Маэрлинг отличался слишком большими легкомыслием и жизнелюбием — виконт даже на дуэлях стрелялся исключительно после игристого, в хорошем настроении и без ярко выраженной ненависти к противнику. А теперь — обиделся, разозлился.