Генри Каттнер - Рассказы. Часть 3

Однако это ужасно расстроило Айреса. Его неблагодарность была так велика, и все же Хокинс подставил другую щеку. Попросил его «продолжить», выбрал его в качестве получателя самого заветного имущества. Айрес не мог вымолвить ни слова. Он просто выл.

— Заткнись, — мягко сказал я.

Нужно быть мягким, когда обращаешься к начинающему истерику. Я рывком поднял Стивена Айреса на ноги и взял его за плечи, встав с ним «лицом к лицу», словно в фильме.

— А теперь послушай меня. Я знаю, что ты чувствуешь, но мой совет — возьми себя в руки. Лютер мертв. Ты жив. Вместо того чтобы ныть о том, как тебе жаль, лучшее, что ты можешь сделать, это начать работу над ошибками.

— Как?

— У тебя его пишущая машинка. Как насчет того, чтобы использовать ее по назначению, писать хорошие истории, которые будут прославлять творчество Хокинса, чтить его память? Используй ее, чтобы писать достойные истории, а не дешевые критические замечания о тех, кто лучше тебя, или сентиментальные детские триллеры. Займись работой.

Смуглое лицо Айреса расплылось в странной улыбке, когда он стряхнул с себя скорбную гримасу. Он повернулся ко мне, его худое тело все еще было вялым, но в серых глазах светилась жизнь.

— Да, — тихо сказал он. — Да, именно так. Спасибо, что сказал это.

Я ценю это. Так я и сделаю.

— Дай мне знать, как идут дела, — сказал я, подталкивая Айреса к двери.

Он кивнул. Я посмотрел ему вслед, а потом вздохнул с облегчением. «Сцены» всегда смущают меня, и эта роль вроде «ступай и больше не греши», которую я только что сыграл, не моя сильная сторона. Я сел и закурил сигарету, но она не помогла.

Какого черта Хокинс отдал Айресу свою пишущую машинку? И откуда он знал, что умрет? Неужели этот деревенщина с душой колдуна действительно предвидел конец? Действительно ли он обладал ключом к неким тайным силам, о которых постоянно упоминал в своих рассказах? Возможно. Лютер Хокинс был удивительным человеком, сложной личностью. Мне показалось, что в его подарке Айресу был насмешливый намек. Вместо того чтобы сломать свое орудие, он презрительно швырнул его в безрукого. Пишущая машинка в его руках была инструментом странной магии — ведь, в конце концов, это и есть магия, описывание образов, особенно таких образов из снов, которые вызывал Хокинс.

Это Кейбл сравнивал писательство с волшебством? Хокинс, обладал ли он оккультными способностями или нет, был истинным волшебником со своей пишущей машинкой. Он сардонически предпочел сдать ее внаем — иронический жест, точно такой же, как ведьма вуду могла бы подарить одну из своих восковых кукол смерти ребенку, который невинно играл бы с ней и никогда не понял бы ее ужасной силы.

Так я размышлял, покуривая. В тот день я много размышлял — почти как философ-любитель, вроде Спинозы. Три месяца спустя мне пришлось подавиться своими словами, и они были действительно горькими. Стивен Айрес сделал невозможное. Он снова начал писать и продавать. Он не мог не продать то, что написал.

Когда появилась первая история, я прочитал ее. Я боялся признаться себе в догадке. Но следующий месяц принес другую историю, и еще одну. Я больше не мог этого отрицать. Стивен Айрес превратился в мастера.

Он пришел ко мне вскоре после публикации третьего рассказа.

Я приветствовал Айреса с искренним удовольствием, хотя, признаюсь, был несколько шокирован его изможденностью. Он больше не был худым, он выглядел аскетом. Его длинные руки висели не вяло, а словно налитые свинцом. Его яркие глаза стали слишком яркими. Три вещи могут сделать это — наркотики, страх или интенсивные творческие усилия. Я заподозрил последнее.

— Отличная работа, Стивен, — прокомментировал я. — Особенно последний рассказ.

Айрес улыбнулся.

— Сейчас у меня на столе еще шесть, и они гораздо лучше.

— Это все тот же старый Айрес, вечно съеживающаяся фиалка в саду фантазии. — Я предпочел вставить шпильку. Вернее, целый стилет; я не очень-то хитро-мудрён.

— У тебя такой вид, словно ты много работал, — сказал я. — Должно быть, трудно копировать стиль Хокинса.

— Что?

— Не рычи на меня.

— Что ты имеешь в виду. Я копирую стиль Хокинса?

— Ну а разве нет? Используя его мифологию, его теории — да, и его выбор слов, его структуру предложений и ритмику слога. Я читал книги по искусству письма, мой друг, и произведения Хокинса тоже. Сейчас ты пишешь рассказы как Хокинс, хотя, должен признать, делаешь это превосходно. Эти истории звучат… признаю это — даже лучше, чем его обычные тексты.