Елена Арсеньева - Верни мое имя!

Видимо, банник устал с непривычки так много говорить, а может быть, печальные воспоминания его слишком расстроили, потому что голос его сделался еще более надтреснутым, он закашлялся и, прервав рассказ, пошел к кадке с водой.

Ухватился за край, подтянулся, наклонился, начал пить, да вдруг его потянуло вниз! Он перевесился, смешно дрыгая ногами, да так и канул бы в кадку, когда бы Васька не вцепился передними лапками в его босые пятки и не потянул.

Банник встал на ноги – с него ручьем лило!

– Сколько раз тебе говорено, Кузьмич, – сказал сердито, постучав себя по лбу, – не пей нападкой [3]– подтолкнет черт лопаткой! Так и вышло. А тебе спасибо, брат! – обратился он к Ваське прочувствованно. – Еще не хватало – баннику в собственной бане утонуть! Спас ты меня. Я тебе добром за добро отплачу, даже не сомневайся. Ну, будем, что ли, знакомыми да друзьями?

И протянул Ваське маленькую сморщенную мокрую ладошку:

– Кузьмичом меня прежде звали, покуда знахарем да человеком был. Так и зови!

– Васька, – представился тот и подал правую лапку.

Банник Кузьмич осторожно потряс ее, а потом встряхнулся всем телом – и снова сделался сухим. Только из-под шапки самую чуточку подтекало.

– Вы бы шапку сняли да отжали, – посоветовал Васька.

– Нельзя! – Кузьмич значительно поднял палец. – Какой банник без шапки? Позор незабываемый, вселенский! Опять же моя шапка не простая: она мне невидимость придает.

– Какая же это невидимость?! – изумился Васька. – Я вас отлично вижу.

– А то как же! Теперь меня увидеть могут только коты, оборотни, ведьмы да такие же нечистики, как я, а человек рядом пройдет – и не заметит. Вдобавок я в своей шапке корень дягиля ношу.

– Дягиля? А это что такое? И зачем его корень в шапке носить?

– Дягиль – растение придорожное, а корень его в шапке надо носить, чтобы люди любили.

– Ну и как? – осторожно спросил Васька. – Помогает?

– Да не очень чтобы очень, – тяжело вздохнул банник. – А по правде сказать, и вовсе не помогает. Люди ж меня не видят – как могут полюбить?

«Даже если бы увидели, не полюбили бы!» – сочувственно подумал Васька.

Конечно, первое впечатление банник производил… не лучшее, прямо скажем! Однако сам Васька уже пригляделся к новому знакомцу, привык к его весьма своеобразной внешности, а главное – тот такие интересные вещи рассказывал, что забывалось и о собственных несчастьях, и даже о голоде.

– Ну а дальше? – нетерпеливо спросил Васька. – Дальше-то что случилось? После того как вы ведьминское слово вдохнули на Проклов день?

– Ничего хорошего не случилось, – уныло ответил банник. – Немедля зубы у меня заболели и муть какая-то в голову взошла. Пошел я вдоль деревни и твержу заклятие против нечисти. Только при каждом слове зубы у меня качаются, а иные и выпадают вовсе. И бормочу я чушь какую-то… Мне надо громко сказать: «Проклинаю нечисть зловредную! Изыди, сила злая, не мути крещеный мир, не морочь добрых людей!» А я выпадающими зубами давлюсь и бормочу: «Благословляю нечисть зловредную! Явись, сила злая, мути крещеный мир, морочь добрых людей!»

– Ничего себе! – так и ахнул Васька. – Все наоборот!

– То-то и оно, – всхлипнул банник. – Все наоборот вымолвил, да шепеляво, коряво, беззубо… Тут же этим неправильным заговором меня в дугу согнуло. Ну а святой мученик Прокл, именем коего проклятие произносится, конечно, осерчал люто и крикнул с небес: «Коли так, знахарь Кузьмич, коли призываешь ты на землю нечисть лукавую, быть тебе от века по веку такой же нечистью! Ступай в ближнюю баню да неси там банную службу, покуда тебя кто-нибудь тайным заговором не отчитает!» Крикнул он таковы слова – и немедля поднялся страшный вихрь, закрутило меня, потащило куда-то – ну и приволокло сюда. Ближней-то банька ведьмы Марфушки оказалась! Курам на смех! Хотела она только мне пакость подстроить, а вышло, что заодно и сама себе напакостила. С тех пор ей ход в баню был закрыт. Я б ее насмерть запарил во всяком пару, хоть в первом, хоть в четвертом!

– Да, сложные у вас тут отношения, – пробормотал Васька – и сам себя еле расслышал, так громко забурчало вдруг в животе.

– Извините, – смущенно сказал он. – Это просто от голода. Понимаете, я же не совсем кот, мышей есть не могу…

– Ах же я чудище безмозглое! – воскликнул банник Кузьмич, шлепнув себя ладошкой по лбу, однако угодил по шапке, из которой взвился маленький пыльный смерч. – У меня же гость, а я про угощение позабыл!

Васька навострил уши и невольно облизнулся. Хозяин бани тем временем исчез среди своих веников, пошуршал там – и вынырнул, волоча за собой маленькую корзинку, которую с торжеством поставил перед Васькой: