Елена Арсеньева - Дом проклятых душ

– Да, воистину вы дочери Донжи! Сдонжили вы меня…

Но Глафире этого было мало.

– Но ведь моим отцом был не только Донжа, но и сам царь-государь адский, – медленно, словно наслаждаясь каждым словом, проговорила она. – А матерью была ведьма! Ведьма-оборотень. Могла она и других людей оборачивать во всякое зверье. Я от нее кое-что унаследовала. Вот как превращу тебя сейчас… да хоть в пса шелудивого!

Гав тихо-тихо заскулил, словно застонал.

Маша быстро стиснула его морду одной рукой, а другой погладила. Она давно поняла, что ни Глафира, ни Горностай их не видят, что это такая же сцена из прошлого, как та, с Ефимовной и исцелением козы Марусеньки, однако все равно было страшно… еще страшней, чем в прошлый раз!

Гаву, тоже, наверное, было страшно, даром что он пес! Такое впечатление, он каждое слово Глафиры понимал!

– Ну что ж, – ответил Горностай, скалясь в злобной, мстительной улыбке. – Давай, ворожи! Я согласен. Превращай в пса! На него твои злые зелья уж точно не подействуют. Он тебе, козе шелудивой, скорее глотку перегрызет, чем блудить с тобой станет. – С трудом перевел дыхание. – Ладно, я умру, но вам с отцом вашим, колдуном и разбойником, рано или поздно отольется вся та кровушка, которую вы пролили ради вашего проклятого золота, чтоб оно пропало, чтоб оно провалилось в тартарары!

– Ах, чтоб оно пропало? – прошипела Глафира. – Чтоб оно провалилось? Нет, не пропадет! Не провалится! Мне, дочери колдуна, дочери ведьмы и дочери дьявола, будущее иногда открывается. Вот и открылось сейчас, что ты сундук с золотом стеречь будешь веками – истинно как пес сторожевой. Что смотришь на меня? Не понимаешь? Голова твоя ляжет охранять сокровища отца моего колдуна, он на них заклятие наложит. А помогать будет твой храбрый дух. Отца своего сатану и мать мою ведьму об этом молить буду.

– Ах так… – прошептал Горностай. – Но знай, не только тебе, ведьме, отродью колдовскому и сатанинскому, ведомо будущее. И мне оно перед смертью открылось. Явится сюда рано или поздно чистая душа и все ваши кровавые замыслы разрушит так же, как я замыслы Донжи-разбойника разрушил.

– Чистая душа? – захохотала Глафира. – Явится… да ничего сделать не успеет. Грязная душа ее опередит, сокровища возьмет, а эту чистую душу загубит… и потомка твоего изведет!

– Что?! – резко, словно не чувствуя боли, так и рванулся с лавки Горностай, но тут же лишился сил и снова упал, шепча чуть слышно: – Потомок? Мой? Значит, Машенька моя забрюхатела? Жена моя любимая… И молчала? Солнце мое, счастье мое, не забывай меня, живи счастливо!

У Маши слезы навернулись на глаза, Гав снова заскулил, Глафира зашипела, как змея, и тут кто-то распахнул дверь.

Гав взглянул разок, а потом повернул голову и уткнулся носом в Машин бок.

Наверное, ему было страшно смотреть на дверь, потому что теперь на пороге стоял черноволосый и чернобородый человек в черной рубахе и черном армяке [19] Старинный крестьянский кафтан из толстого сукна. . Штаны и сапоги незнакомца тоже были черными. Лицо его было изрезано глубокими морщинами, однако это были не те морщины, которые пролагают годы. Эти морщины вырезала на лице натура этого человека, и она была жестокой, злобной и неумолимой.

Маше тоже было страшно, однако при этом она не могла отвести от него глаз.

– Батюшка! – радостно воскликнула Глафира.

– Донжа… – с ненавистью выдохнул Горностай.

Это была ловушка, Горностай скоро понял, что его заманили в эту ловушку с помощью этой не то бле-е-ющей, не то меме-екающей девки в нелепой одежде. Девка – ох и артистка! – напичкала его байками о потерявшемся ребенке – Горностай и повелся. Помогал ей, конечно, «маньяк», который своим жутким криком вынудил Горностая к немедленному действию. Помнится, у него здорово отлегло от сердца, когда понял, что ребенка и не было, никто не терялся. А потом все, даже воспоминания о Капитанской дочке, замутилось от боли, которую он испытывал все это время.

Но потом она появилась и спасла его. Или появился ее призрак? Или ангел, принявший ее образ? Не зря же водичка называется «Святой источник»…

Не важно, кто его спас, ангел, призрак или Капитанская дочка собственной персоной! Главное, что у него теперь свободны руки и ноги, а в голове прояснилось. Тело еще болит, но это ерунда, с этим он справится. Однажды, еще во время студенческой практики (Горностай учился на геологическом факультете в Самаре, в Нижнем Новгороде такого факультета не было), когда исследовали осадочный чехол Жигулевского разлома, в котором происходит постоянное выделение гелия и родона из недр земли, и излазили, конечно, все знаменитые Жигули, Горностай сорвался с горы Молодецкой и не убился только каким-то чудом. Убиться не убился, но побился крепко! По сравнению с той болью эта боль, которой подвергал его мучитель, была вполне переживаемой, и если бы не муки жажды, да, прежде всего жажды, а не голода, он ослабел бы куда меньше.