Елена Арсеньева - Дом проклятых душ

– Ваня! Ване-ечка, ты где-е! – неожиданно закричала девушка, озираясь, и голос ее сорвался на рыдания.

Маша ужаснулась. Неужели эта этнографическая лахудра потеряла ребенка в зарождественских дворах?! Вверх по косогорам расползались, поднимаясь к Ильинке, старые сады, местами заросшие до состояния джунглей, и хоть сейчас, в июне, их можно было назвать еще только полуджунглями, все равно: малышу заблудиться в полыни или крапиве раз плюнуть.

Ну да, у Маши Мироновой не было детей, однако не надо обладать богатым воображением, чтобы понять, как это страшно: потерять ребенка!

– В какую сторону он побежал? – решительно спросила Маша, готовая броситься на поиски, даже если придется лезть не только в полынь, но и в крапиву. – Какого он роста? Выше травы или совсем маленький? Сколько ему годиков?

Девушка повернулась к Маше и уставилась на нее чуть раскосыми желтыми, ну прямо-таки янтарными глазами.

– Чего ты поре-ешь? – пробормотала она, странно протягивая «е». – Какая трава? Какие годики? У меня паре-ень пропал, а не ре-ебенок!

У Маши отлегло от сердца.

– Ох, а я-то подумала… Ну, извини. Парень вернется, а не вернется, так и…

– Что ты понимаешь? – взвизгнула девушка. – Верне-ется! С ним что-то случилось! Мы шли ко мне-е, я там живу. – Она махнула в сторону Ильинки. – А вон там стоит какой-то разрушенный дом. Сколько помню, я все-егда мимо не-его ходила, там короткая дорогая, ну и ниче-его, стоит дом и стоит, никому не ме-ешает. Ну, мы идем с Ване-ечкой, и вдруг мужик какой-то заорал, будто его ре-езали! Как раз в том доме!

Она махнула в сторону подворотни, и Маша разглядела в глубине ее стену какого-то жестоко обшарпанного, можно сказать, изъеденного временем строения: практически обвалившаяся штукатурка, дверь, висящая на одной петле, разрушенные ступени крылечка, окна кое-где без стекол, а кое-где и вовсе проемы без рам.

– И опять как заорет! – продолжала между тем девушка. – Ну будто челове-ека живьем на части ре-ежут! Ванька говорит: «Подожди, Ирочка…»

Девушка перевела дыхание и пояснила, как будто это нуждалось в пояснениях:

– Ме-еня это… Ирочкой зовут. Ну вот, Ваня говорит: «Подожди, Ирочка, я посмотрю, може-ет, надо помочь!» И побе-ежал туда. Я кричу: «Не-е ходи, не-е надо!», да он не-е послушался. Я слышала е-его шаги, потом раздался еще один вопль. И все стихло. Я ждала, ждала… Но он не ве-ернулся. Я бе-егаю, кричу, зову – никого. Хоте-ела в этот дом зайти – но так страшно стало… Страшно! Пойдем со мной посмотрим, что там, а?

Ирочка умолкла, не сводя с Маши своих янтарных, чуть косящих глаз, умоляюще стиснув руки.

Маша, конечно, была человеком отзывчивым, но не до такой степени. Кроме того, она воспитывалась в традиционной семье и никаким подобием феминизма заражена не была.

Чтобы девушки полезли невесть в какую развалюху, где, вполне возможно, невесть какие бандиты затаились, да зачем?! Спасать парня?! С этими предложениями к носителям европейских ценностей, пожалуйста! Они вас поддержат. А Маша Миронова – нет.

Она подумала, вглядываясь в хорошенькое перепуганное личико Ирочки, и сказала:

– Тут практически рядом, угол Нижневолжской набережной и переулка Вахитова, отделение полиции. Если хочешь, можешь сходить туда. Или вызови полицию. Слушай! – вдруг осенило ее. – Ты позвони этому Ванечке своему! Вдруг ответит?

– Позвонить? – повторила Ирочка, хлопнув желтыми глазами, и зачем-то потрясла бубенчик, висевший на ее шее. – А это… ну… он разве услышит?

– Этот не услышит! – оценила юмор Маша. – По телефону позвони! Номер знаешь?

– Номе-ер? – снова повторила Ирочка. – Чего?

– Телефона, – терпеливо пояснила Маша. – Не квартиры же!

Понятно, почему девица такая стильно-этнографичная. Наверняка из какой-нибудь глухой деревни, где, вполне возможно, с мобильными напряженка. Представить это Маше было трудно, однако уж очень откровенно девушка тупила, чтобы можно было эту тупость объяснить иначе.

– Фамилию его ты знаешь? – спросила Маша, доставая телефон из сумочки. – Визитка его у тебя есть?

Желтые глаза растерянно моргнули. Бубенец звякнул.

– Визитка, – пояснила Маша, показывая на пальцах и с трудом сдерживая смех. – Это такая бумажка, на которой написаны имя, фамилия и номер телефона. Иногда на ней указано также место работы.

Ну, товарищи! Маша выросла в деревне, ее семья перебралась в город, когда девушка уже закончила школу, уже в юношеские годы, поэтому она никогда не относилась к жителям области с тем высокомерием, которое обычно свойственно обитателям областного центра. При этом сии обитатели забывают, что для москвичей, к примеру, они всего лишь презренные замкадыши и вообще лимита, так что все на свете относительно. Все это так, но эта этнодевка просто нарывалась на презрение, настолько она была тупа! Или у них там, на краю областной географии, «визитка» – неприличное слово?