Татьяна Замировская - Земля случайных чисел [сборник litres]

Чтобы попрощаться с отцом, она поехала к нему на работу – отец все эти месяцы работал допоздна и возвращался домой, виновато щелкая дверью, когда Капа уже спала или читала, запершись в своей комнате.

– Давай я хотя бы тебя обниму, ну, – смущенно предложила она.

– Не надо, мне тяжело, – сказал отец. – Ты меня простишь когда-нибудь? Можно не сейчас. Потом. Когда вообще забудешь, что я существовал.

– А я зуб на днях вылечила, – сказала Капа. – Воспалился нерв, представляешь? Теперь все тип-топ. Очень классно.

– Когда у тебя? – безразличным голосом спросил отец.

– Послезавтра, – ответила Капа. – Ты меня потом встретишь?

– Не знаю, мне тяжело, – сказал отец. – Ты меня точно простишь?

Капа пожала плечами.

– Да мне и не за что особо. Все хорошо.

Вышла из кабинета, закрыла дверь. Ближайшие двое суток отец не ночевал дома.

Капа тоже эти двое суток кое-что делала. Точно помнила, что сделала дома генеральную уборку, пересортировала дневники, а старые – ненужные – вместе со списками сожгла в мусорном баке через два квартала посреди ночи, высиживая в засаде за кустами на случай, если примчит полиция.

Через два дня Капа, собрав себе в путь-дорожку (она старалась относиться ко всему цинично) молочно-белый пакет с чистым бельем и недочитанной книжкой Сэмюэла Дилэни, поехала в клинику (провожать ее было нельзя, все держалось в строгой тайне). Там с нее сняли уже ставший родным черный браслет с датчиками, заставили подписать еще пару бледных, уплывающих уже куда-то вдаль, как прозрачные лодки, бумаг и провели в палату с золотым сияющим кафелем и двумя кушетками, одна из которых была отгорожена ширмой.

– Он там? – спросила Капа, пока к ней подсоединяли полуневидимые паутинки проводов.

Из-за ширмы что-то утробно гудело, будто бы там отчаянно настраивают испорченный инопланетный радиоприемник.

– Еще с пятницы, – ответила доктор. – А ты тут будешь три дня еще. У него вычитка, у тебя чистка. Когда проснешься, будешь абсолютно здорова – ни кашля, ничего, совершенно новые легкие, все ткани в идеальном состоянии. Это единственное, что может напугать, – ты уже забыла, наверное, как дышать нормально. Остальное будет, как обычно. Воспоминания, которые забираешь, – вычистятся, но ты будешь помнить, где именно вычищено. Никаких похорон, ничего не будет – его просто утилизируют. Подходить нельзя, трогать нельзя, вставать нельзя. Будешь слушать, пока не заснешь.

На голову Капы вдруг надели огромные черные карбоновые наушники, теплые и холодные одновременно. В наушниках что-то клокотало, как будто радиоприемник наконец-то настроили, но на ту волну, по которой передают исключительно эмоции по поводу предшествующей настройке панической невозможности эту волну поймать. Капа закрыла глаза и подумала: ну, вот и все.

Открыв глаза, она удивилась, что, действительно, все помнит. Ничего не менялось и не изменилось, чужие годы, напротив, пустые, золотые и сияющие, и книжку Дилэни надо дочитать с одиннадцатой главы – откуда она это знает, если бы она не была она? Впрочем, это не было похоже на пробуждение от сна – наоборот, Капа чувствовала себя так, словно до этого момента не спала никогда. Ширмы уже не было, соседняя кушетка была пустой, из окон напротив лилось жидкое солнечное золото.

– Я все помню, – снова сказала она вслух, и ей показалось, что по кафелю чиркнул мерзким коленом очередной богомол и ничего не изменилось.

Неужели не сработало, подумала она. Капа не чувствовала изменений – кроме странного и непривычного нового состояния воздуха, который яростно продолжал проталкиваться внутрь ее просторных, как еще не заполненная книгами библиотека, новых легких.

Скрипнула дверь.

– Проснулась? – спросила доктор.

– Я и не спала вообще.

– О, все получилось, – обрадовалась доктор. – Если это не похоже на то, как просыпаешься – значит, все хорошо. Как ты себя чувствуешь?

– Отлично, – сказала Капа. – Долго мне тут еще лежать?

– Можно уже домой, – сказала доктор. – Мы все анализы уже сделали. Ты помнишь, как тебя зовут, где живешь, как зовут родителей?

Капа кивнула.

– А старик? – спросила она.

– В смысле – старик? – удивилась доктор.

Капа поднялась, попросила проводить ее в туалет. Уставилась в зеркало и остолбенела.

– Это еще что? – заорала она.

Доктор ворвалась в ванную комнату, посмотрела на Капу удивленно.

– В смысле – что?

Дома все было на удивление нормально. Родители слегка побаивались Капу – вероятно, ожидали неких значительных изменений, которых не последовало; впрочем, именно об этом всех изначально предупреждали. Мама стала относиться к Капе намного теплее и больше ни словом не вспоминала ее дневники – кажется, окончательно уверовала в то, что это некий сложный литературный проект имени ее самой, и эта вера наполнила ее тихой благодарностью: выходит, Капа ее и правда по-своему любила. Отец сторонился Капы, почти не смотрел ей в глаза, но домой возвращался вовремя и часами сидел с мамой в гостиной, послушно и преданно разделяя с ней просмотр ее глупых детективных сериалов. Капа смотрела на них, по вечерам прокрадываясь в свою комнату с пачкой книг из библиотеки, и думала: бесит, бесит, бесит. Ужас, ужас, ужас. Ничего не изменилось, все та же подростковая злоба.