А. Морлен - Финт хвостом

А священник спокойно спал и не чуял беды. Мир не замер на месте. Остановился лишь каменный жернов на башне.

Однако как только священник проснулся, он сразу же понял, что что-то случилось – что-то непоправимое и ужасное. Он больше не слышал звука, который давно стал привычным, как собственное дыхание. Он больше не слышал скрипа жернова.

Сперва он подумал, что, может, поблизости нет беды и жернову нечего перемалывать – но жернов крутился всегда. Так что священник встал, облачился в одежды и поднялся на башню своей оскверненной церкви. Он вышел на крышу, и он увидел.

Кот пропал. Колесо остановилось. А внизу – перед церковью – собралась толпа.

Там была старость с гнилыми зубами и седой головой, и она улыбалась. Там была неудача с острыми когтями и болезнь с ее иглами и вонючими снадобьями. А у них за спиной стояла сумрачная фигура, у которой не было лица.

Священник закричал. И побежал прочь из башни, но на лестнице он упал и сломал ногу. Он лежал у подножия лестницы в башню и выл дурным голосом.

И все его тело покрылось язвами и гноящимися нарывами, он истекал потом и трясся в лихорадке, сопли изливались из носа сплошным потоком, губы сочились кровью. Его черные волосы вмиг побелели и выпали. Лицо покрылось морщинами, словно по нему прошелся невидимый плуг. И на вспаханном поле были посеяны семена смерти, и смерть пришла собрать урожай.

Все утро смерть простояла над корчащимся священником, а он плакал, кричал и пытался уползти, но не мог, и солнечный свет лежал желтыми пятнами на холодных камнях.

И когда солнце поднялось до высшей точки, смерть прикоснулась к священнику. И тот забился в конвульсиях, и выгнулся дугой, так что пятки едва не коснулись затылка, и его хребет переломился посередине. Из его живота и срамного места посыпались змеи, а из глаз – длинные безглазые черви. Его тело растаяло и расплылось, так что осталась только вонючая лужа. Но жаркое солнце быстро высушило ее.

В следующее воскресенье в церкви не было ни души. Слух уже разошелся по краю. Три времени года сменилось, прежде чем люди решились пойти посмотреть. Но в церкви уже не осталось следов – только черный подтек на полу у алтаря.

Люди разрушили церковь до основания, и посадили в том месте деревья, и там выросла целая роща – но это было уже потом, когда все забыли и про священника, и про каменный скрежет перемола.

Небо уже окрасилось лучами рассвета – такими ласковыми и желтыми, – и Аннасин с Марисет посмотрели в глаза Стреле, своему господину.

– А зачем эта сказка? – спросила Аннасин.

– Чтобы вы поняли, – сказал Стрела, – что избежать мести возможно, но чаще всего месть все равно совершается.

Облака были совсем золотыми и курчавыми, как руно. Каким красивым был этот край накануне весны – горная страна у самой вершины мира. Даже горы сияли в лучах рассвета, а водопад был как жидкий хрусталь.

Они умылись и спустились чуть ниже по склону холма – к тому месту, откуда было видно деревню.

Там все уже встали, хотя час был ранний. Люди суетились на площади перед церковью – таскали охапки хвороста и дров, туда же кидали старую мебель и толстые палки, выломанные из стен курятников и амбаров. Они готовили костер для ведьм, найденных пришлым охотником.

Работали люди охотно, не из-под палки. Кое-кто из женщин громко распевал песни. Веселые песни. А дети плясали на площади и кричали:

– Гори-гори, ведьма! Гори-гори ясно!

Там был мужчина, которого Аннасин вылечила от грудной жабы. Он притащил огромную вязанку хвороста. Там была женщина, которой Марисет помогла забеременеть. Но там были и женщины, с мужьями которых любились Вебия и Шекта, и там был мужчина, у которого козы давали скисшее молоко, и еще один мужчина, который утверждал, что старуха Марготта заколдовала его косу, так что он отрубил себе большой палец.

Да, работали люди охотно, и вскоре костер был готов.

Охотник на ведьм вышел из постоялого двора, и ветер донес до холма резкий запах вина, исходивший от этого человека. В одной руке он держал серебряный крест, в другой – черную книгу.

Следом за ним вывели ведьм.

Вебия с Шектой кричали и упирались, Марготта плевалась и изрыгала проклятия. Марисет с Аннасин были как будто уже мертвы, их молодые тела – такие же квелые и обмякшие, как веревка, которой были спутаны их лодыжки. Всех пятерых привязали к столбам посреди приготовленного костра.

Теперь только Вебия голосила, умоляя о пощаде. Бедняжка. Она так ничему и не научилась.