Георгий Старков - Страшная история [сборник]

Я попал в детский дом. Кате повезло больше — её удочерил состоятельный человек. Годы, большинство из которых не было пропитано сахаром, стёрли с памяти черноволосую сестрёнку, которая так любила рисовать розы и радовалась, когда ей давали ириски. Я забыл.

Но меня заставили вспомнить. Причащение должно было быть проведено для каждого потомка. Я должен был найти Катю и привести её сюда.

И я нашёл её. Нашёл и влюбился с первого же взгляда, как только увидел её глаза и услышал заливистый голосок. Она меня не узнала, да и откуда могла узнать? Мне ведь было пять, ей — всего три… Не исключено, что она вообще начисто забыла о непутёвом братце.

Я запрещал себе думать о ней. Запрещал подходить к ней близко. Уходил в трехнедельные запои, стараясь обмануть древний механизм, который протягивал когтистые лапы из глубин веков. Вилял из стороны в сторону, как песчинка, надеющаяся полететь против ветра. Но это было бесполезно. Меня всё равно неотвратимо сдувало к Кате.

И она… она ответила мне взаимностью. Сдавалось мне, это тоже было далеко не случайно. Однажды ночью, глядя на потолок с трещинами, я задал себе вопрос: может ли быть — чисто гипотетически — может ли так быть, что мой отец и моя мать… они были…

Я знал ответ. Противоестественное действо, которое совершил подонок, чьего имени я даже не знал, переходило из поколения в поколение.

Сейчас, сидя на могиле давно усопшего предка, я до боли сжал виски. За моей спиной в трёх шагах корчилась в невыносимых страданиях моя сестра, а я ничего не мог поделать. Ничего. Я не мог подойти к ней, вырвать из жестоких объятий алтаря и убраться восвояси, я не мог задушить свою запретную любовь. Всё определяло то, что было сотворено многие сотни лет назад.

Тени неодобрительно покачнулись, когда с моих глаз сорвалась первая слезинка, оросив мёрзлую землю.

Позже, когда всё было кончено, мы сидели в салоне «Волги» и слушали тихую музыку из динамиков. Обогреватель не давал достаточно тепла, чтобы согреть нас. Но ещё сложнее было ему растопить наши промёрзшие души.

— Значит, ты мой брат, — сказала Катя. Я промолчал. В её словах звучало утверждение, а не вопрос.

Катя задумчиво соскоблила ногтем грязь, прилипшую к бардачку. Она выглядела очень бледной и измождённой, но в целом — гораздо лучше меня самого после причащения. Я тогда еле дополз до машины.

Она больше не смеялась. Я полагал, что больше никогда в жизни не услышу её беззаботный смех.

— Почему ты не сказал? — спросила она, не глядя на меня.

Я услышал собственный осипший голос и увидел белое облачко, вырвавшееся из губ:

— Я не мог. Иначе бы ты сюда не пришла.

— Да, наверное…

Музыка в динамике сменилась сводками новостей. Катя нетерпеливо махнула рукой в сторону радиоприёмника. Я повернул ручку, и наступила звенящая тишина. Поверхность озера теперь казалась чёрной. Моросил едва заметный дождик, о наличии которого можно было догадаться только по микроскопическим прозрачным каплям, облегающим лобовое стекло.

— Я не хотел, — сказал я. — Поверь мне, я не хотел. Я сопротивлялся, как мог. Это просто…

— … просто предначертано, да?

Я посмотрел в её глаза, которые мне так нравились. Увидел в них понимание и печаль. И, чёрт побери, я снова захотел её.

— Да, — с остервенением сказал я. В эту минуту я жалел, что вообще появился на свет. Такая жизнь нам не нужна.

После очередной паузы Катя спросила:

— И что будем делать?

«То, что должны, сестрёнка, — подумал я. — Только то, что должны. Мы поженимся и будем жить счастливо. Конечно, будет гнет на душе, но мы сумеем его заглушить. У нас будут дети — очаровательные мальчик и девочка, просто ангельские создания. Но в один прекрасный день всё переменится, и дети узнают, что их папаша свёл счёты с жизнью, убив маму. Потому что пылинкам не дано лететь против ветра».

Вот что я хотел сказать, но не мог. Потому что чувствовал — чего-то Катя не знала, почему-то ей не высказали всё, что сообщили мне. И в то же время она в чём-то другом была осведомлена больше меня.

— Тебя что-то беспокоит? — спросил я, придвинувшись поближе к Кате. Рука норовила обнять её за плечо, но я не разрешил ей отправиться в автономное плавание.

— Знаешь… — Катя говорила медленно. — Не знаю, знаешь ли ты или нет… Эти могилы… Они не наши.

— То есть?

— Я видела могилу папы. Когда мне исполнилось восемнадцать, отчим отвозил меня на кладбище, где он похоронен. Сказал, что я должна знать, где покоится отец. Только вот мне не показалось, что он там обрёл покой. — Она нервно улыбнулась. — Могильная плита почернела, рядом погибла вся трава… Серая пыль, и всё. Но это была его могила.