* * *
В хижине у старухи было тепло и на удивление чисто. В углу самодельного строения пылало что-то, отдаленно напоминающее печь, поэтому когда мы трое с трудом протиснулись в узкую щель, заменявшую входную дверь, и вой ветра, и ледяная стужа остались позади.
Миллер и Фостер сидели прямо на полу, на неровных толстых бревнах, пока старуха что-то помешивала в небольшом котелке, стоящем на жаровне. Варево источало густой, маслянисто-травяной аромат, похожий на тот, который ощущаешь, попадая в лавку с пряностями.
– Она прекрасно помнит то, что произошло тогда, – произнес Колин. – Говорит, что девушку сначала схватили, затем набили землей и закопали заживо.
– Набили землей? – поежился я. – Что это значит?
Фостер наморщил лоб, что-то произнес, обращаясь к отшельнице, а затем нахмурился еще больше. Его знаний языка явно не хватало для того, чтобы общаться с жительницей леса на равных. Он то и дело что-то переспрашивал у нее, напряженно прислушивался к шипящим фразам, а затем снова ненадолго раздумывал прежде, чем перевести нам ее слова.
– Наверное, накормили землей, – он неуверенно почесал затылок. – Больше всего похоже на это.
– Как они вычислили пожирателя лиц? – спросил Миллер, растирая посиневшие ладони. – Каким образом поняли, кого нужно закапывать?
– Не так быстро, детектив, – произнес Фостер, переводя дыхание. – На диалекте анишинаабе никто давно не говорит, это мертвый язык. Так что болтать на нем без умолку не так-то просто.
Фрэнк замолчал, терпеливо дожидаясь, когда Колин вспомнит нужные слова. Тем временем, старуха закончила возиться со своим напитком, подхватила котелок за надтреснутую деревянную ручку и разлила его содержимое по нескольким самодельным чашкам из глины. Одну из них она протянула Миллеру, и тот, не задумываясь, тут же отпил из нее, сделав большой шумный глоток.
Когда женщина приблизилась ко мне, держа небольшую посудину в своих тонких морщинистых пальцах, я замешкался в нерешительности, осторожно заглянув внутрь чашки. Там плескалось что-то, похожее на мутный виски, в котором отварили пучок самых разнообразных трав. Пить это мне совершенно не хотелось, и старуха, кажется, прекрасно это поняла.
Она настойчивее протянула мне посудину, в этот раз громко прошипев что-то мне в самое ухо и расплывшись в старческой улыбке. Зубов у нее почти не было.
– Возьми уже эту чертову кружку, – проговорил Фостер. – Это традиционный напиток северных индейцев, помогающий согреться.
– Что-то мне не хочется его пробовать…
Я попытался сопротивляться, но Колин буквально заставил меня наконец взять протянутую чашку, грубо толкнув своим плечом. Я робко поднес напиток к своему носу и осторожно принюхался. Явственно пахло спиртом, мятой и, кажется, какими-то душистыми цветами.
Пока я делал первый небольшой глоток, Миллер уже успел осушить свою кружку, и теперь недвусмысленно поглядывал на Фостера, ожидая, когда он приступит к допросу старухи. Тот быстро допил свою настойку, после чего повернулся к женщине, примостившейся в противоположном углу на чем-то, похожем на низкую кровать.
Фостер задал первый вопрос, и на этот раз в ответе отшельницы я сумел выловить одно знакомое слово – Киччауру. Она произнесла его отчетливо и ясно, кажется, даже несколько раз. Но чем дольше она говорила, тем мрачнее становилось лицо проводника. Словно не веря своим ушам, он несколько раз переспрашивал о чем-то беззубую женщину, и та согласно кивала, будто подтверждая свои слова.
– Вот дерьмо, – угрюмо протянул он наконец по-английски. – Миллер был прав.
– О чем ты? – детектив напрягся и подался вперед. – Что она сказала?
– Что сначала приходит зверь, а затем его хозяин. Чертовых телок в сарае на моей ферме распотрошил не пожиратель лиц.
– А кто же тогда? – опешив, воскликнул я.
– Киччауру интересуют только молодые женщины, – Колин прикрыл глаза и помассировал их, как будто приглушенный свет в хижине вызвал у него головную боль. – Как мы и догадывались, он использует их для маскировки. Питается он только своими жертвами, выпивая их кровь после убийства.
– Но коровы…
– Животных жрет его ручная собачка, – перебил меня он. – У твари есть зверь, который охраняет его. Он и охотится на крупный скот, питаясь им. А еще, как утверждает наша осведомительница, зверя невозможно заметить, потому что он невидимый. Зато он может следить за тем, кого считает опасным для своего хозяина. Если зверю кажется, что твари что-то угрожает, он может следовать по пятам, оставаясь незамеченным. И даже заставить заблудиться в трех соснах в лесу.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу