Татьяна Мастрюкова - Болотница [litres]

Закинула сумку на плечо. Мама еще раз крепко обняла меня, а я – ее, и мы, взявшись за руки, пошли по моим следам прочь с болота.

Вот мы миновали первый куст на границе леса и болота, где чуть подрагивала на ветру моя ленточка, повязанная рядом с обрывком маминого сарафана, и пошли уже быстрее, не боясь наступить в топкое место.

Вот показался куст, на котором закончилась мамина лента. Пестрый, словно усыпанный цветами, он выглядел очень нарядным. И был здорово похож на те обрядовые деревья желаний, которые до сих пор по языческой традиции украшают ленточками и лоскутками, загадывая желание. Я вспомнила, что читала про такие деревья. Они росли в строго определенных, шаманских, почитаемых и опасных местах, у источников, горных перевалов. И ленточки на них повязывали не абы какие, а специальным образом подготовленные.

Если задуматься, то этот куст обладает всеми признаками особого , и ленточки, получается, не случайно мы повязывали. И даже болотница не смогла побороть силу желания, загаданного в нужном месте в нужное время.

От воспоминания о только что пережитом мне снова стало жутковато и захотелось не просто прибавить шагу, а бегом бежать из леса.

Но едва мы дошли до украшенного куста, мама вдруг споткнулась. Она бы упала, если бы я не поддержала ее, и так сильно вздрогнула всем телом, что я испугалась.

– Вичка, я вижу! Я снова все вижу!

Она словно только что очнулась.

Мама схватила меня в объятия, крепко прижала и заплакала, громко всхлипывая.

– И телефон я посеяла, – смеясь и плача, сообщила она мне в макушку.

– Мамочка, да фиг с ним, с телефоном. Нам нельзя здесь оставаться, побежали домой! – как ребенка начала я уговаривать маму, тоже плача.

Мама послушно кивнула, и мы, не разнимая рук, поспешили по моим ленточкам из леса прочь.

Обнявшись, мы стояли у распахнутой калитки и смотрели на дом.

Ничто не указывало на то, что там вообще кто-то жил. Если бы до этого я не смотрела время на почти полностью разряженном телефоне, который в тот самый момент обиженно пискнул и сдох, то решила бы, что мы отсутствовали несколько недель, а никак не сутки.

Что за странная идея отправить свою семью в такое глухое место? Да, папе нравились медвежьи углы, но, однако, он не остался с нами, а сразу уехал. Уехал, зная, как сложно будет с нами связаться. И при этом не изменил своей привычке отключать на ночь телефон.

Почему он это сделал? Или зачем ?

И как мама могла согласиться с этим?

Я взглянула на нее, словно ожидала услышать ответ. Но мама лишь прижала меня к себе, ободряюще улыбнулась и чмокнула в макушку.

И мы шагнули на участок через приветливо распахнутую калитку.

Мне помнится, что калитку я за собой закрыла, когда уходила. Или нет?

Дверь дома тоже была распахнута настежь. Могла она открыться сама? Слышно было, как где-то в комнатах бьется о стекло одинокая муха. Хотя нас не было совсем недолго, дом уже выглядел и пах, будто нежилой, давно заброшенный.

Ничего, естественно, не пропало.

Только оставленные мной на столе корочки хлеба успели заплесневеть. Но это можно было объяснить совсем прозаическими причинами, вроде плохого качества теста.

Невозможно было поверить, что за сегодня столько всего произошло: утром я ушла на мамины поиски, мы вырвались из лап болотницы, и вот теперь мы вместе, живые и практически невредимые, а день даже не клонится к вечеру, словно прошло не больше пары часов.

Мы молча стояли на пороге и смотрели на это все.

Заработавший холодильник заставил нас вздрогнуть и словно очнуться.

– Собирай свои вещи, только самое необходимое и что сможешь на себе унести. Постельное белье сверни, – стала распоряжаться мама, словно ничего особенного не произошло.

Это было так обыденно, что я внимательно глянула в ее лицо. Да, это было родное мамино выражение, появляющееся у нее всегда при генеральной уборке или каком-то еще подобном важном событии, требующем скорости, а не рассуждений и колебаний.