Людмила Лазарева - Палящий оскал ужаса [СИ]

Она обнажила руку у плеча, заглянула под ткань… И ничего не увидела. Внутри рукава руки не оказалось! Боже, что такое?! Ужас пронзил ее, будто колом проткнул насквозь, разрастаясь и ворочаясь внутри, наполняясь новой силой, будто второе дыхание обретал.

— Что ЭТО?! — Она сипела едва слышно, хотя крик должен был оглушить окрестности. — Что со мной?..

Рекс попятился, завыл и побежал прочь, непрестанно оглядываясь и набирая скорость.

— Ты хотела, — подул в ухо зловещий голос. — Помнишь, после дождичка в четверг, когда наступит пятница тринадцатое…

— Сегодня пятница, — осенило ее. — Тринадцатое… Но почему?..

В памяти всплыла последняя ее встреча с нерадивым батюшкой, не желавшим платить по счетам позолотчикам храмового купола. Тот распинался, укоряя ее в нетерпении, гордыне и прочих грехах. Бормотал о духах зла, способных мстить. Тогда она рассмеялась батьке в лицо, прокричав, что готова сама превратиться в духа зла, дабы прийти к нему в пятницу тринадцатого и вытрясти жалкие деньжонки. Священник изумленно уставился на нее, спросил, насколько скоро случится сие событие. Она пообещала, мол, после дождичка в четверг и случится. Вчера, в четверг, прошел дождь…

— Я… я пойду к батьку, я… попрошу прощения, все изменится. Слышь, ты, жаба мерзкая?! — не узнавая собственного голоса, прошелестела Марина. Превозмогая кислотную вонь от нее самой и адское жжение, распространяющееся по всему телу, она двинулась в сторону дома священника.

Она не шла в обычном понимании этого слова, потому что ноги не чувствовали под ногами почвы. Двигалась невысоко над землей. Так, сантиметрах в полутора от нее. И веса тела не ощущала. Только адское пекло внутри того, во что превратилась ее бывшая плоть. Губы непрестанно шептали: «Господи, почему я? Господи!» В голове не оставалось мыслей, только желание вернуть все обратно! И постепенно растворялась, растворялась в пространстве. Одежда пустой оболочкой сползла с нее за ненадобностью где-то на полпути.

Сколько времени она передвигалась — осталось для нее тайной, поскольку время, кажется, остановилось. Ни одной живой души не попалось навстречу, не обогнало ее. И только ядовитое шипение и кхеканье сопровождали ее в пути.

Она не устала. Наверное, ей теперь не придется уставать вовсе. Потому что нечего нести, нет бремени телесного. И это угнетало. Возможно, даже больше, чем палящий огонь внутри нее, который выжигал саму душу.

Приблизившись к трехэтажному каменному особняку священникова семейства, Марина попыталась постучать в дверь. Но согнутая в кулак ладонь оказалась с первого же раза внутри помещения. Поразмыслив немного, она чуть сильнее надавила плечом на дверь и оказалась в недрах дома.

Она никогда не бывала там. То ли из некоей робости, в которой сама себе бы не призналась. То ли боялась увидеть роскошь невообразимую.

В крошечной прихожей валялись в беспорядке три пары разнокалиберных калош, стоптанные детские ботинки, мужские туфли, начищенные до блеска, но явно поношенные. Копошились два разноцветных котенка и один щенок того же возраста, когда звери еще не понимают своей сущности. Все трое замерли, озираясь распахнутыми глазами, и молча бросились врассыпную.

Дальше пустой и обшарпанный коридор уводил направо, к закрытым дверям. «Ванна и туалет», — догадалась Марина. Наверх тянулась неуклюжая деревянная лестница с разбросанными на ступенях игрушками. Из полураскрытой двери слева доносились сквозь привычный уже девушке кислотный запах ароматы вареной картошки и подгоревшего гуляша, деликатное жевание и стук ложки о тарелку.

Священник сидел за столом в одиночестве. В большой пустынной кухне, занятой лишь крошечным рукомойником, газовой плитой и грошовым столиком с раздвижными ножками, окруженным шестью табуретками, он оставался почти незаметным. Не замечая гостью, батюшка вкушал круглую вареную картошку, обложенную по периметру кусочками тушеного мяса.

— Приятного аппетита, отец Федор, — прошептала Марина. И он поднял голову, вглядываясь в пространство перед собой. Девушка прокричала приветствие — с тем же результатом!

— Папа, папа! Щенок чего-то боится! И котята! — по лестнице, скрипя ступенями, легко припрыгивал мальчик лет пяти, держа в руках вырывающуюся собачонку. Собачка вырывалась и попискивала. — Папа? — Мальчик остановился на полпути, прислушался.

— Ванечка, пойди к маме, я занят, — спокойно напутствовал сынишку батюшка, все так же напряженно глядя вперед. Куда-то мимо Марины.