Анна Гале: Успеть до рассвета

Марине показалось, что невидимый собеседник вздохнул.

– Сейчас заплачу от жалости, – раздражённо мысленно ответила она. – Только не надо мне врать! Прямо не дом, а теремок, ёлы-палы! Лучше прежнего отстроили! А письмо священника из пепла восстановили, что ли?

– А кто врёт? – снова обиделся голос. – Я же не говорю, что оно горело. Письма хранились в погребе, вся коллекция. Теперь вот, и правда, сгорели.

От слова "коллекция" Маринку передёрнуло.

– Ну, не придирайся, – пробурчал голос. – Какая разница, как назвать? Скажи лучше, зачем дом подожгла?

– Чтобы моих следов там не осталось. Кстати, почему эти письма валялись под кроватью, а не в погребе?

– Не помню, – вздохнул голос.

Маринка промчалась по пустому двору и проскользнула в подъезд. Хорошо хоть, сегодня выходной. Есть надежда, что никто её не увидит. Чуть позже, как только во дворе на лавочке угнездятся старые сплетницы, можно будет выйти в магазин. Пусть они, на всякий случай, увидят Маринку с утра дома. Плохо, что случайный попутчик её запомнил и при случае может узнать, но парень не местный. Они вполне могут никогда больше не встретиться.

Дома девушку начало трясти так, что зубы застучали. Она привалилась к стене и тихо заскулила.

– Ну и из-за чего ты переживаешь? Можно подумать, этот капризный импотент – любовь всей твоей жизни! – буркнул голос.

– Нет, к-конечно, – с усилием выговорила Маринка. – Только убивать его б-было не за что.

Неожиданно перед глазами девушки возникла чёткая картина. Молодой священник с аккуратной бородкой и строгими глазами что-то говорил длинноволосому парню, одетому, как в фильмах о деревне девятнадцатого века. Парень при этом стоял перед ним, потупив взгляд. Наверное, это и называют словом "смиренно".

Маринка сморгнула и поняла, что она словно оказалась внутри живой картины.

– Если дух зла входит в человека, то изгоняется такой дух только молитвой и постом, – говорил священник. – Но если человек не изменится душой, не очистит её, то вернётся в него злой дух и приведёт за собой и других. И будет последнее хуже первого.

– Да, отче, – тихо ответил парень.

– Злой дух ведёт человека к его концу, губит того, в кого входит.

– Да, отче.

– Сейчас освятим жилище, а вы готовьтесь к исповеди и причастию, чтобы не повредил вам дух, что есть в этом доме…

Парень поднял взгляд – совсем не смиренный. И отчётливо проговорил:

– Да, отче.

В его глазах сверкнул такой опасный огонёк, что на месте священника Маринка постаралась бы как можно скорее оказаться подальше от парня. Однако молодой человек в рясе отвернулся к столу и потянулся к начищенному до блеска кадилу.

Парень стоял у него за спиной. Маринка увидела, как хозяин дома протянул руку к лежавшему на столе здоровенному ножу. А потом молниеносным движением схватил нож и размахнулся. Священник обернулся, удар пришёлся в грудь. Казалось нож вошёл в тело легко, как в мягкое сливочное масло. Человек в рясе даже не успел испугаться. В его глазах застыло удивление. В последнюю секунду земной жизни человек схватился за грудь, разрывая рясу. А затем он, как большая тряпичная кукла, повалился на пол. Рядом упала испачканная в крови, исписанная аккуратным почерком бумага.

– Твой конец – моё начало, – возбуждённо воскликнул парень.

Он повернулся к Маринке. Встретив пустой, безжалостный взгляд юноши, она завизжала.

Убитый и убийца исчезли, девушка снова прижималась к стене в своей квартире.

– Я вспоминаю! Вспоминаю! – бурно ликовал голос.

Маринка отстранённо отметила, что он уже не шепчет, и голос определённо женский – звонкий, высокий, как колокольчик.

– Было бы что вспоминать! – выдохнула Маринка, борясь с накатывающей дурнотой.

– Было бы! Ты не знаешь, каково это – ничего не помнить! – обиженно ответил голос. – Не знать, кто ты, как тебя зовут и откуда ты вообще взялась! Я только начинала вспоминать, как снова возвращалась в темноту. Те, кто был до тебя, оказывались такими нервными, что я ничего не успевала понять из обрывистых картинок…

– Хватит! – оборвала девушка. Руки тряслись, зубы снова застучали. – Я не хочу на это смотреть!

– А что я могу сделать? У нас с тобой теперь всё общее. Я вижу твою жизнь, а ты – мою. Я знаю, что должна всё вспомнить, с самого начала, что это важно… Только не знаю, почему это важно.

Маринка услышала отчётливый вздох.

– Мало того, что ты – злой дух, так ещё и чокнутая,– буркнула она.

– Я не злая. Ну, то есть, мне кажется, я не всегда была злой.