Адам Нэвилл - Второпях во тьму

И как к ней тянуло столько мужчин? Я мог лишь объяснить ее популярность, лишь отчасти, ее бюстом. Грудь у нее была такой огромной, что под ее тяжестью ей приходилось наклоняться вперед и, вертя тазом, суетливо семенить всякий раз, когда она бросалась вперед меня в дом, чтобы захватить ванную. Или когда шла через парк на шопинг, или "сопинг", как она говорила.

Голос у нее был тоже довольно любопытным. Его странность заключалась не в неуклюжем произношении, что неизбежно, когда английский является третьим языком - первым и вторым были русский и эстонский - а в его детском тоне. Сомневаюсь, что кто-то, слышавший ее голос в записи, не был бы уверен, что слышит слова из уст десятилетней девочки.

В десять минут девятого я бежал по парку в направлении станции метро, но вскоре осознал, по легкости в карманах, что и телефон и бумажник остались на прикроватном столике у меня в комнате. Я исторг такие проклятия, что мать и двое ее детей остановились и поморщились.

Даже если б я отказался от телефона и бумажника, то все равно прибыл бы на работу на пятнадцать минут позже. Что изменят дополнительные пять минут? Я бросился обратно к дому.

Мое неистовое повторное появление в коридоре вспугнуло мышей на кухне. Заметив из коридора, через открытую дверь, внезапное мелькание тонких черных лап и длинных хвостов, исчезающих за мусорным ведром, я буквально подпрыгнул на месте.

- Черт! - На кухне их было, как минимум пять.

Милу я тоже напугал. Она снова была в ванной, но что нетипично для нее, оставила двери открытыми настежь. Стоя перед зеркалом, она повернулась ко мне лицом и наши глаза встретились. Когда на моем лице отразилось удивление, она быстро протянула руку и закрыла дверь ванной. Щелкнула задвижка.

Я стоял неподвижно у открытой входной двери, будто неуверенный в том, задержаться мне или нет, пока не понял, что она делала со своей головой. Она рисовала на своем пустом лице черты. Над одним из ее размытых глаз была выведена тонкая бровь. И это лишь подчеркивало абсурдность отсутствия такой же над другим глазом. Густой слой тонального крема скрывал видимую область кожи от ушей до линии волос и вокруг подбородка. Но тот факт, что теперь у нее был рот, поразил меня больше всего. Под одинокой бровью, он выглядел довольно жутко, как у куклы с поврежденным лицом. Невнятной щели там, где должны быть губы, была придана иллюзия пухлого блестящего ротика. Маленького, но все же вполне пригодного для случайного взгляда. Тем более в темноте ночных клубов, которые она часто посещала во время своих "активных" уикендов. Один из которых должен был начаться через три дня.

Когда я в субботу утром рысью спустился по лестнице, готовясь к пробежке, то заметил в прихожей пару мужских туфель, не принадлежащих мне. Мокасины из верблюжьей кожи с вытянутым и узким носком. Такие популярны у пижонов с заостренными вверх прическами, которых я часто видел расхаживающими по Сохо, когда покидал район после последних заказов. Эта пара обуви раздражала меня, даже провоцировала. Я увидел в ней символ вторжения, проникновения незнакомого мужчины на мою территорию, и, в биологическом смысле, в женщину на этой территории. Вдобавок к этому посягательству мое воображение нарисовало еще несколько образов: Мила суетится вокруг этого олуха в гостиной или кухне, когда мне нужно в эти помещения; он шумно мочится в унитаз, оставляя сиденье забрызганным; ревет, как осел так, что его слышно сквозь стены, а своим излишне крепким рукопожатием едва не ломает мне руку.

Во время пробежки я вел обычную арифметику и прокручивал в голове суммы, необходимые для проживания в одиночку, без участия Милы в аренде. Цифры не сходились. Никогда не сходились. Если б я жил один, мне пришлось бы внести в мой образ жизни такие серьезные ограничения, что проживание во второй зоне Западного Лондона потеряло бы смысл.

Я растягивал ноги на дворике перед входной дверью, приводя организм после пробежки в норму. При этом продолжал упрекать себя за то, что выбрал Милу соседкой, после того, как Пит переехал к своей подружке. Мной было опрошено семь кандидатов на замену Питу, и я выбрал ее, как наиболее безобидного претендента. Странного вида девушка показалась мне тихой и домашней, не склонной устраивать вечеринки или собирать в доме большие компании. И у нее не было регулярного друга, который мог бы к ней подселиться. Но я не сумел предугадать того огромного количества проблем, который мог испытывать, проживая с незнакомой женщиной, при отсутствии подобного опыта. Особенно постоянная недоступность ванной, гостиной, а также кухни, когда она принималась за свою "стряпню", которая могла продолжаться пять часов. Она занимала все место в холодильнике, пачкала каждый прибор и кастрюлю на кухне, рассчитанной лишь на скудные холостяцкие нужды.