Адам Нэвилл - Никто не уйдет живым [litres]

Стефани собрала свои вещи и поспешила в более теплый коридор второго этажа. На лестничной площадке она остановилась в шоке и недоумении и подумала: господи, куда же это я переехала?

Когда она покинула комнату, одевшись для работы в сапоги, последние свои приличные черные брюки, белую блузку и пальто, в доме было еще настолько темно, что на этажах и лестнице требовался свет.

Потолочные лампы с таймерами включались ненадолго. Зажигаясь, они освещали старомодные зеленые обои, местами ободранные до штукатурки или перемежавшиеся с полосами обоев поновее, белого цвета. Исцарапанные плинтуса и древние стенные панели были покрыты таким толстым слоем краски, что невозможно было разглядеть изначально украшавшие их узоры. Если она шла достаточно быстро, то могла достичь следующего круглого выключателя до того, как за ее спиной с пугающей быстротой опускалась тьма. Не тот дом, по которому ей хотелось бы ходить ночью. Она подавила эту мысль.

С неудержимым стремлением покинуть здание Стефани сбежала вниз по лестнице. Она гадала, наберется ли храбрости еще раз переступить порог этого дома после работы, хотя бы для того, чтобы собрать вещи и отправиться… куда?

Свернув на последний пролет не покрытой ковром лестницы, ведущей в холл, она услышала шарканье кожаных подошв по паркету: шаги предшествовали щелчку замка и скрипу входной двери. Стефани вздрогнула, но потом поняла, что это, наверное, кто-то из других жильцов вышел из дома раньше нее. Ей казалось, что это мужчина. Но в комнатах жили только девушки, так что, возможно, это был домовладелец.

Если она расскажет о пережитом, то, может быть, получит объяснение звукам в доме. Стефани поспешила вниз.

Входная дверь закрылась прежде, чем она достигла последней ступеньки. Она стремительно пересекла холл, стуча и царапая каблуками по паркету, и с трудом открыла дверь.

Во внешнем мире нехотя занималось то, что в это серое время года сходило за свет, однако на дорожке никого не было, а калитка оказалась закрыта. Она не могла настолько отстать от человека, только что вышедшего из здания.

На короткой дорожке, по обеим сторонам от маленькой ржавой калитки, доходившей ей до бедер, стояли шесть мокрых мусорных баков. В остальном двор был мешаниной из сломанной плитки, мусора и высоких сорняков. Пучки мокрых листьев, свисавшие с неухоженных деревьев, шлепали по окнам первого этажа и скрывали нижнюю часть дома, поэтому вчера она и не заметила решеток. За древними белыми клетками из железных прутьев виднелись только черные занавески на окнах. Дождь шелестел флажками полиэтиленовых мешков и пакетов из-под чипсов, плененных разросшейся живой изгородью, которая скрывала фасад дома от улицы.

Охваченная потребностью в человеческом общении, Стефани отперла калитку и вышла на Эджхилл-роуд. Ее голову наполнил шум машин с т-образного перекрестка в конце улицы. Она посмотрела налево и направо. Фонари сияли желтым и освещали отвесно падавший дождь, который шел уже несколько часов. Поверхность дороги казалась маслянистой, машины – отяжелевшими под второй, водяной оболочкой, деревья – закоченевшими от холода. Тусклый и убогий мир был промокшим и пустым. Так куда же делся мужчина?

Стефани посмотрела на дом. Закопченные красные кирпичи, по которым струится грязная вода. Черные водосточные трубы. Над деревьями виднеются старые деревянные рамы окон второго этажа. Выцветшие занавески. Только верхний этаж мог похвастаться жалюзи. Внутри не было видно ни огонька. Здание казалось заброшенным. Она не помнила, чтобы вчера оно так выглядело. Наверное, дело в освещении и погоде, или в недостатке сна. Если бы солнце не выглянуло ненадолго во время вчерашнего осмотра, она вряд ли зашла бы внутрь.

Съежившись, пряча голову от дождя, она прошла к остановке в начале улицы и быстро написала Райану сообщение:

«Я СДЕЛАЛА УЖАСНУЮ ОШИБКУ [ОПЯТЬ!]

МОЖЕШЬ МНЕ ПОМОЧЬ?»

Стефани вернулась в дом после семи. Дождь все еще поливал Северный Бирмингем. Фонари на Эджхилл-роуд стояли так далеко друг от друга и светили так слабо, что дома казались размытыми и куда более негостеприимными, чем утром. Или, может быть, они выглядели угрожающе теперь, когда ей было чего бояться. Она не была уверена, но задумалась, был ли здесь хоть какой-то дневной свет, пока она работала в большом торговом центре «Буллринг» – мире стали, стекла, мрамора и показного изобилия, который выплюнул ее под дождь, как только она отбыла свою дневную повинность.