Екатерина Барсова: Ночь на перевале Дятлова [litres]

Александра искренне радовалась каждому Лилькиному визиту. Чаще всего она приезжала к ней домой с полными сумками всяких деликатесов и изысканной выпивки. Лилька пила исключительно дорогие сорта коньяка и виски. В этом она была спецом в отличие от Александры, которая практически не пила, потому что боялась, что если она втянется, то уже будет постоянно прибегать к этому «утешению». Последние три года Лилька жила в Праге, она посылала Александре письма по электронке, неизменно прибавляя в конце: «Требуется ли помощь?» В письмах Лилька кратко описывала свою жизнь, выделяя какой-нибудь ее особо красочный фрагмент вроде сногсшибательного уик-энда или поездки с друзьями в какое-нибудь живописное место. Снимки при этом прилагались красочные, они составили бы честь любому международному журналу типа «Нэшнл джиогрэфик». Лилька умела выбрать выигрышный ракурс, передать красоту места, его задушевность. Все снимки Лильки славились именно «задушевностью» – мелкими детальками, приковывающими внимание. То это была бабочка, случайно севшая на плечо брутальному мачо двухметрового роста, то девчонка в кафе смотрит куда-то мимо всех – словно видит нечто, недоступное другим. Даже странно, что резкая, смешливая Лилька снимала такие романтические фотографии. Своих снимков-автопортретов она не присылала, мотивируя тем, что «постарела и подурнела», но написанное всегда сопровождалось смайликами. Так что было ясно: Лилька придуривается и хохмит.

Три года назад, когда была еще жива Буська, Лилька приехала в Москву в начале декабря, именно в это время она чаще всего и выбиралась на свою историческую родину, и с размаху, как только Александра открыла дверь, поставила на пол сумки и бросилась ей на шею, громко напевая какой-то зарубежный шлягер.

– Поздравь меня, я выхожу замуж!

– Здорово! – откликнулась Александра. – За нашего выходишь или за кого?

– За нашего, – и Лилька залилась звонким смехом. – Иностранцы все такие ску-у-учные, – протянула она своим звонким голоском. Лилька нравилась всем и вся. Счастливое сочетание разных кровей – русско-татарских, польских и грузинских – сделало ее настоящей красавицей. Блондинка с огромными темными глазами и бархатистой золотистой кожей. Широкие скулы, красивая форма губ. И в придачу женственная фигура – с изгибами и вместе с тем точеная, без грамма жирка…

Такой сияющей Александра Лильку никогда не видела. Она смеялась, шутила, потом забралась с ногами в кресло и, рассматривая на свет темно-янтарное виски, протянула внезапно севшим голосом: «Кажется, я все, отстрелялась! – И без всякого перехода: – Ты когда-нибудь любила, подруга?! По-настоящему, так, чтобы на тебя мужчина смотрел, а внутри тебя не то угольки разгораются, не то мягкая бархатная лапка стискивает сердце так, что дышать трудно. А? Я даже не знала, что подобное бывает». Острая боль пронзила Александру. Вспомнилось, как ее любовник сказал однажды, как бы мимоходом: «Ты словно ледяная: вроде бы рядом и в то же время – далеко. Иногда кажется, что ты – не здесь, а в другом месте. И тогда хочется крикнуть: «Ау, Александра, вернись!» Он сказал это без всякой злости, но именно в этот момент она вдруг поняла, что их отношения закончились, обмелели, как река после того, как половодье закончилось. Вода спала, и видны голые неуютные берега.

– Нет, не любила.

«Наверное, моя стезя – это одиночество, – подумала Александра, – и никому не дано растопить тот ледяной ком, поселившийся во мне когда-то. И надо привыкнуть к этой мысли и жить дальше, не зацикливаться на этом. У кого-то цвет глаз карий, у кого-то серый, у кого-то жизнь семейная, у кого-то – одинокая. Обстоятельства моей жизни уже заданы, и глупо биться головой об стенку в надежде, что она рухнет или сломается».

– Жаль! Очень жаль… Ну что, подруга, желаю тебе испытать это чувство, потому что без него жизнь – не жизнь, а смятый листок бумаги, который и выбросить не жалко.

После этого наступила пауза, Лилька притихла, и Александре казалось, что вокруг подруги текла нежно-тягучая медовая струя любовного томления, умиротворения, которое, как она догадывалась, всегда наступает после того, как двое погрузятся друг в друга без остатка, а потом вынырнут из этого омута – молчаливые, опустошенные, потому что все слова уже сказаны и отброшены за ненужностью. А от исступленно-страстных мгновений осталось, как драгоценный осадок, – вот это блаженное молчание, перетекающее в молитвенную благодарность жизни. Она так и запомнила Лильку с блестящими сумасшедшими глазами. Александра даже и не подозревала, что Лилька может быть такой.