Джек Финней - Похитители тел [litres]

– Ты уже говорил это вечером. Я согласен, но нельзя же просто сидеть и ждать, когда придет верное решение! – Тут я заставил себя успокоиться, подмигнул Джеку, показывая, что перестал психовать, и набрал телефонный номер (в гостиной тоже есть аппарат).

Слушая гудки в трубке, я ухмылялся не без злорадства. Когда врач общей практики вешает табличку у себя на двери, он может быть уверен, что его будут поднимать ночью с постели до конца его дней. В каком-то смысле он к этому привыкает, в каком-то нет. Ночной звонок обычно означает что-то серьезное. Тебя встречают испуганные родственники, приходится будить фармацевта или звонить в больницу, скрывая при этом собственный страх и неуверенность – ведь теперь всё в твоих руках. Как тут не возмущаться коллегами других специальностей, которых по ночам будят очень редко.

Когда трубку наконец взяли, я с большим удовольствием представил себе доктора Манфреда Кауфмана, встрепанного и полусонного.

– Привет, Мэнни. Я тебя, случайно, не разбудил?

Тут он проснулся окончательно и начал ругаться.

– Где вы почерпнули такие выражения, доктор? Не иначе как из грязного подсознания своих пациентов. Хотел бы я тоже быть доктором по мозгам и брать семьдесят пять баксов за каждую возможность обогатить свой словарь. Ни тебе ночных звонков, ни скучных операций, ни рецептов…

– Майлс, какого черта? Я сейчас брошу трубку и отключу телефон!

– Ладно, слушай сюда. – Я все еще ухмылялся, но мой голос давал понять, что шутки кончились. – Приезжай ко мне домой как можно скорей, это важно.

Мэнни схватывает всё на лету, долго втолковывать не приходится.

– Еду, – сказал он и повесил трубку.

С великим облегчением я вернулся к своему креслу и стакану. Мэнни первый, к кому я обращаюсь в любой ситуации, будь то мозговой штурм или что-то другое. Скоро он приедет, и вместе мы что-нибудь да придумаем. Я хотел поделиться своей радостью с Джеком, но в этот момент со мной произошло то, о чем мы часто читаем, но сами редко испытываем. Я весь покрылся холодным потом и прирос к месту, как паралитик.

Случилось это из-за того, что меня посетила мысль, которой следовало прийти мне в голову куда раньше. Охваченный ужасом, я понял, что нельзя терять ни секунды. Схватил со спинки стула ветровку, ринулся вон, просовывая руки в рукава на бегу, рванул входную дверь, пронесся через лужайку. Про Джека и Мэнни я забыл начисто. Взявшись за дверцу машины, я вспомнил, что оставил в доме ключи – о том, чтобы вернуться за ними, и речи не было. Мне почему-то казалось, что тротуар меня тормозит; я свернул через полоску травы на мостовую и побежал по ночному городу.

За два квартала я не увидел ни единой живой души. Дома стояли темные и безмолвные. Лишь мои тапки шлепали по асфальту и дыхание клокотало в груди. На следующем перекрестке мостовую осветили автомобильные фары. Я, не раздумывая, мчался прямо вперед. Скрежетнули тормоза, завизжали шины, бампер задел за полу моей ветровки.

– Ты, чокнутый сукин сын! – заорал водитель, и ноги снова унесли меня в ночь.

Когда я прибежал к дому Бекки, в глазах у меня стояла кровавая пелена, а дыхание перекатывалось эхом от ее дома к соседнему. Я начал пробовать подвальные окна – толкал каждое что есть мочи и перебегал к следующему. Все они были заперты. Я обежал дом, обмотал руку ветровкой и надавил на стекло. Один кусок выпал и со звоном свалился внутрь, остальные плотно держались в раме. В голове у меня наконец включился рассудок, и я при слабом свете звезд стал осторожно вынимать осколки один за другим. Потом просунул руку в дыру, открыл окно, слез в подвал ногами вперед, достал из нагрудного кармана авторучку с фонариком.

Слабый луч, всего в ярд длиной, освещал дорогу только на пару шагов. Я осторожно перемещался в незнакомом подвале среди деревянных столбов, подпирающих потолок, и разного хлама: газетных кип, старой железной двери, козел для пилки дров, сундука, раковины, груды свинцовых труб, фотографии выпускного класса Бекки. Паника моя усиливалась с каждой минутой: я не находил того, что искал, и боялся, что пришел слишком поздно.

Я откинул крышку сундука и пошарил в нем. Ничего, кроме старых тряпок. За газетами, за прислоненной к стене дверью, в древнем книжном шкафу с цветочными горшками на полках тоже ничего не было. Куски дерева под усыпанным опилками верстаком я двигал как можно тише, но все равно нашумел. Деревяшки и ничего больше. Я направил фонарик вверх, на мохнатые от пыли стропила. Время шло. Я не знал, где еще искать, и поглядывал на окна, опасаясь первых проблесков дня.