Евгений Меньшенин - Передвижная детская комната

– Ты вечно спать хочешь.

Он молчал. Она отвернулась. Он смотрел на нее. Видел, что она напряжена. Если и дальше что-то выяснять, то ничего из этого не выйдет. Но и ехать он не мог. Спать хотелось очень сильно.

– Дай мне пятнадцать минут, Катя, и потом будем ехать до самой ночи.

– Делай че хочешь.

Она выключила книгу и убрала ее в бардачок, расстегнула ремень безопасности.

– Посмотри за Костей, пока я сбегаю в лес.

– Оке, – сказал Даня.

Катя вышла из машины и хлопнула дверью. Сзади в детском кресле вздрогнул малыш.

– Мама, – позвал сонный голос малыша, – деская ту-ту!

– Извини, дружище, – сказал Даня, – но теперь моя очередь играть деской ту-ту! А вы пока с мамой прогуляйтесь, разомните ноги. Сходи поймай для папы кузнечика.

– Кузецика? – спросил малыш. – А сто такое кузецика?

– Это кузнечик, – сказал Даня, отстегивая ремень безопасности, – насекомыш такой, прыгает по траве, помнишь, в книжечке твоей он есть. Куз-не-чик.

Он вышел из машины. Обошел минивэн и открыл заднюю дверь, где сидел Костя. Он отстегнул ремни безопасности на детском кресле. Вид малыша прогнал в нем нервозность от разговора с Катей.

– Давай, малыш, выбирайся, прогуляешься немного. А то все какашки в попе уже придавил.

– Какаски? – спросил Костя, а потом вдруг замахал руками и закричал: – Пуппа, Наг, Пуппа!

– Они же вроде бы с тобой были? – спросил Даня.

Мальчик показал свои ладошки, будто фокусник, доказывающий, что у него нет туза в рукаве.

Даня наклонился, заглянул под сиденье и нашел игрушку. Он достал Нага и отдал малышу. Костя радостно заулыбался.

– Но Пуппы я не нашел, – сказал папа.

– Пуппа в деской, он там, Наг победил, – сказал мальчик.

– Да ты что? Насколько я помню, это впервые?

Даня поставил сына на землю. Тот сразу же побежал осматривать место, где они остановились. Даня шел за сыном по пятам, посмотрел направо и налево. На дороге пусто. Он прислушался. Ни звука. Даже не слышно, как его депрессивная жена мочится в кустах.

– Папись, смотли, долога, – сказал Костя и ткнул пальцем в ту сторону, куда они ехали, а потом повернулся и показал в противоположную: – Смотли, и тут долога.

– Везде дорога, да? – спросил Даня.

– Ага.

Костя стоял на той самой вездесущей дороге (хотя в данном случае вездессущей можно было назвать Катю). Он оглядывался по сторонам и улыбался. Он вертел маленьким пальчиком, как флюгер, хотя ветра почти не было.

– Костя! – вдруг сзади раздался дикий вопль. – Костя! Костя, а ну иди сюда!

Из кустов выскочила львица, или разъяренная пантера, или бешеная ободранная коза. Это была Катя. Но Даня сначала даже не узнал ее, так она кричала.

– Твою мать, ты что, идиот? Скажи мне, ты идиот? – орала она на Даню, хватая растерянного Костю за футболку и уводя с дороги.

– А что такое? Я же рядом и смотрю по сторонам, – сказал Даня. Улыбка, которую подарил ему только что пробудившийся сын, сдуло воплем жены.

– А если выскочит какой-нибудь придурок-стритрейсер? Ты и оглянуться не успеешь! А что ты будешь делать…

– Да откуда тут стритрейсер, ты че пургу несешь?

– А что ты будешь делать, если он от тебя побежит – и прямо под колеса большущего грузовика? Идиот, бестолковый кретин! – орала Катя.

– Мама, не клици, мне стлашно, – сказал Костя. В его глазах появилось затравленное выражение. Ему казалось, когда мама кричит, значит, это он что-то сделал плохое. Костя задрожал и прижал к себе Нага.

– Ничего же не случилось, мы уже давно не видели никаких ма… – начал Даня.

Катя закатила глаза.

– Все, я поняла, иди спи, у тебя в голове одно дерьмо, ты никогда не признаешь своей вины. Чуть ребенка мне не угробил и стоишь строишь из себя невинность!

Даня хотел было ей ответить, но он снова промолчал. Он глотал ее колкости, как факир в цирке. Если Катя злилась, то он прекрасно знал, что ее надо оставить в покое на пару часов. Температура спадет, и она придет в норму.

– Извини, – сказал он, – я виноват. Че-то я действительно затупил. Ладно, пойду немного посплю, может, хоть голова варить начнет.

Вся в свою истеричку-мать пошла. А ведь когда-то она говорила, что сделает все, чтобы не быть похожей на маму. Надо было записать ее на диктофон и сейчас дать послушать. А, какого черта? Разве это бы что-то изменило? Нет. Ничего.

Он вспомнил ушедшие времена, когда она не могла без улыбки смотреть на него. Влюбленной улыбки. Он помнил, как ее глаза светились, будто два драгоценных камня, когда он назвал ее «моя царица». Она была без ума от него.