Стивен Кинг - Кладбище домашних животных [litres]

Похоже, никто не собирался начинать разговор, и тогда я сказал: «Билл, я слышал, твой сын погиб в Италии». «Это была ошибка», – говорит он, глядя на меня в упор. А я ему в ответ: «Правда?» А он мне: «Ну, ты же сам его видишь, вот он стоит прямо перед тобой». «А кто же тогда похоронен на кладбище в том гробу?» – спрашивает Алан Перинтон. «Не знаю и знать не хочу», – отвечает Билл, достает сигарету из пачки, но роняет ее, рассыпает все сигареты, а потом ломает две или три, пытаясь их собрать. «Наверное, они будут настаивать на эксгумации, – говорит Ганнибал. – Мне звонили из проклятого военного ведомства, Билл. Они хотят знать, не похоронили ли они кого-то другого под именем Тимми». «Ну, а мне что за дело? – говорит Билл, повышая голос. – Меня это вообще не касается. Мой сын со мной, он вернулся домой. Его там контузило или что, я не знаю. Он сейчас чуть не в себе, но скоро поправится».

– И тут я уже по-настоящему разозлился. «Хватит, Билл, – говорю я ему. – Если они выкопают этот гроб… когда они выкопают этот гроб, им сразу станет понятно, что он пустой, если, конечно, ты не додумался насыпать туда камней, когда забирал тело сына, но почему-то мне кажется, что не додумался. Я знаю, что произошло. И Ганнибал, Джордж и Алан это знают, и ты тоже знаешь. Ты ходил туда, в лес, Билл, и теперь и у тебя самого, и у всего города могут быть крупные неприятности». «Думаю, вы, ребята, знаете, где тут выход, – говорит он. – Я не должен оправдываться перед вами, не должен вам ничего объяснять, я вообще никому ничего не должен. Когда я получил ту телеграмму, из меня вышла вся жизнь. Я прямо чувствовал, как она вытекает, будто моча по ноге, если вдруг обоссышься. Но мой мальчик вернулся. У них не было права его забирать. Ему было всего семнадцать. Мой сын – это все, что у меня осталось от его матери, и забирать его было вообще незаконно. Так что в задницу армию, в задницу это военное ведомство, в задницу Соединенные Штаты Америки, а заодно и вас тоже, ребята. Он вернулся. Он скоро поправится. И больше я вам ничего не скажу. Так что возвращайтесь туда, откуда пришли».

Уголок его рта дергался в нервном тике, на лбу блестел пот. Вот тогда я и понял, что он свихнулся. Я бы тоже свихнулся на его месте. Жить с этой… тварью .

Луиса мутило. Он выпил слишком много пива за короткое время. Очень скоро все это пиво полезет обратно. Судя по ощущениям в желудке, уже совсем скоро.

– Больше мы ничего не могли сделать. Мы собрались уходить. Ганнибал говорит: «Помоги тебе Бог, Билл». А Билл отвечает: «Бог никогда мне не помогал. Я все делал сам».

И тут Тимми вдруг развернулся и подошел к нам. Он даже ходил как-то неправильно, Луис. Он ходил, как совсем старый дед. Высоко поднимал одну ногу, ставил ее перед собой и подтягивал к ней другую, шаркая по земле. Так ходят крабы. Его руки висели как плети. Когда он подошел ближе, стали ясно видны красные пятнышки у него на лице… косой линией… вроде прыщей или мелких ожогов. Следы от пулеметных пуль. Удивительно, как ему голову не оторвало.

И от него пахло могилой. Мерзко так пахло, как будто он гнил изнутри. Я заметил, что Алан Перинтон закрыл рукой нос и рот. Воняло и вправду ужасно. Прямо-таки представлялось, как у него в волосах копошатся могильные черви…

– Хватит, – хрипло сказал Луис. – Я достаточно выслушал.

– Нет, не достаточно, – с нажимом произнес Джад. – Еще не достаточно . На самом деле все было еще страшнее, словами этого не передать. Чтобы это представить, надо было видеть все своими глазами. Он был мертвым , Луис. Но и живым тоже. И он… он… он знал обо всем.

– Знал обо всем? – Луис резко подался вперед.

– Ага. Он долго смотрел на Алана и вроде как улыбался… ну, то есть зубы были видны… а потом заговорил, очень тихо, и приходилось напрягать слух, чтобы хоть что-то расслышать. И голос был странным, будто у него в горле пересыпался гравий. «Твоя жена, Перинтон, трахается с тем мужиком, который работает с ней в аптеке, – сказал он. – Как тебе это? Она кричит, когда кончает. Как тебе это, а?»

У Алана буквально отвисла челюсть, и было видно, что эти слова его очень задели. Алан сейчас в Гардинере, в доме престарелых… ну то есть был там, когда я в последний раз о нем слышал… сейчас ему уже под девяносто. А тогда ему было чуть-чуть за сорок, и в городе ходили разные слухи о его второй жене. Она была его дальней родственницей, если не ошибаюсь, троюродной сестрой. Приехала в Ладлоу перед самым началом войны и поселилась в доме Алана и его первой жены, Люси. Потом Люси умерла, а через полтора года Алан взял и женился на этой девице. Ее звали Лорин. Когда они поженились, ей было всего двадцать четыре. И о ней говорили всякое , ну, ты понимаешь. Мужчина назвал бы ее девушкой свободных нравов. А женщины прямо говорили, что она потаскушка. И Алан, надо думать, тоже что-то такое подозревал, потому что сказал: «Заткнись! Заткнись, или я за себя не отвечаю, кем бы ты ни был!»